Как рушились мои идеалы

Но тот мир, который описывали наши великие писатели, был настолько многообразен и в нем было так много симпатичных людей среди разных классов и сословий, что невольно зарождались мысли: а не так уж и плоха была дореволюционная Россия.

Вот примерно с таким мироощущением я дожил до 1984 года, когда генсеком стал Михаил Горбачев и в стране повеял ветер перемен. Работал я тогда корреспондентом в Черкесске в областной газете «Ленинское знамя».

Он посеял зёрна сомнения

Как-то с женой мы отправились погулять в парк «Зеленый остров». Я взял с собой фотоаппарат. Проходили мимо огромного дерева, около которого стоял, любуясь его мощью, уже немолодой человек.

- Молодые люди, а не сфотографируете меня около этого дерева? – обратился он к нам.  - Я родился в этом городе, Черкесске, который тогда еще станицей Баталпашинской назывался, или просто Пашинка. Это дерево тогда в два раза тоньше было. Я в гостинице остановился, может, успеете фото сделать и занести мне, я заплачу.

Я, конечно же, согласился и, разумеется, забесплатно. Брать за что-то деньги тогда было дико. Жена предложила ему погулять с нами. Он согласился и, узнав, что я журналист, как-то сразу оживился.

- Вы, наверное, молодой человек, в партии состоите?

- Пока не звали, а там не знаю…

- А как вы относитесь к тому, что у нас происходит в партии, в стране? Ленина, наверное, уважаете?

Я что-то заплел о том, что, конечно же, перемены необходимы, но в  целом социалистический выбор - это правильно. А Ленин, конечно же, великий человек. Если бы лидеры партии не отходили от его заветов, то все бы у нас было гораздо лучше.

- Вы так думаете? – поглядел он на меня с хитрым прищуром.

И тут его прорвало. Он стал рассказывать, что самой популярной партией накануне революции была партия социалистов-революционеров – эсеров, а не большевиков. А вообще, все мероприятия по штурму Зимнего готовили «красные прапорщики» - Дыбенко, Крыленко, Антонов-Овсеенко.

- А ваш Ленин отсиживался в это время на конспиративной квартире. А потом напялил паричок – и в Смольный. Пока реальные герои Зимний штурмовали, он собрания проводил. Пока туда-сюда, суть да дело, а власть у него уже в руках.

Потом он много рассказывал про различные перегибы и ошибки, которые были совершены на протяжении 70 лет советской власти, о неэффективности нашей экономики и бездарности партийной элиты.

О Ленине отзывался крайне пренебрежительно, что в моих глазах было святотатством. При  всем при этом он не ставил под сомнение социалистический выбор. Просто считал, что мы на этом пути сбились с дороги.

- Вам, наверное, неприятно, молодой человек, слышать все это? Я думаю, что даже болеть завтра будете от всего услышанного, и я вам, наверное, уже неприятен? Ничего, переболеете, вижу, вы неглупый человек, и зерна я в благодатную почву посеял. Еще полгода-год, и на всех нас хлынет такой поток информации, откроются такие документы, что у вас волосы дыбом встанут. Вспомните меня потом.

И ушел, попыхивая папироской. А я действительно потом ходил несколько дней как больной. А потом началась гласность, и на общество обрушился такой поток информации, что мало не показалось.

Добил остатки моих идеологических иллюзий писатель Владимир Короленко своими письмами к Луначарскому, в которых развенчивал образ большевиков как великих гуманистов и спасителей России. Он писал о том, что нельзя проливать море крови даже ради прекрасного будущего. На кровавом фундаменте ничего не построишь, рано или поздно обязательно рухнет. Провидцем оказался.

Застенки, да не те

Вторым событием в крушении былых идеалов стала поездка в станицу Сторожевую, на родину нашего известного земляка-революционера Михаила Бруснева.

Бруснев был организатором первой маевки в России в Петербурге, за что и вошел в анналы революционной истории. Мне попали в руки некоторые материалы об этом человеке, когда я еще работал в Черкесске. Написал весьма поверхностную статью о нем и о том, как расправился царский режим с революционером, сослав его в Сибирь.

А когда уже работал в «Ставропольской правде», узнал, что в Сторожевой живет дедушка, который много лет собирал материал о своем земляке-революционере, объездил столичные архивы, побывал даже в Ленинграде у дочери Бруснева. Я отправился в Сторожевую за сенсационным материалом.

Уже забыл и фамилию того человека, который совершил настоящий подвиг краеведа, добыв уникальные исторические материалы. А там было что почитать.

За революционную деятельность Бруснев был арестован, просидел какое-то время в тюрьме, а потом был отправлен в десятилетнюю ссылку в Верхоянск.

У краеведа из Сторожевой было множество копий архивных документов полиции о том, как он сидел, как его отправляли в ссылку и как велся за ссыльным надзор. Они-то и повергли меня в шок.

Там было много документов о проверке содержания заключенных. На что жалуется заключенный Бруснев, каково состояние его здоровья и т.п. Потом как готовили его к отправке в Сибирь. Опять же, медицинский осмотр, наличие жалоб на содержание, отношение к заключенному со стороны персонала, сколько ему выдано смен белья...

В ссылке Бруснев много занимался географической наукой, описывая особенности побережья Северного Ледовитого океана. Один жандармский офицер даже написал рапорт вышестоящему начальству, где просил ослабить ссыльному Брусневу режим, так как его научная деятельность может быть полезна российскому отечеству. И ему режим ослабили.

Бруснев даже стал участником полярной экспедиции на Восточно-Сибирские острова, которую возглавил тогда еще лейтенант Александр Колчак.

Вернувшись из ссылки, он написал большой труд об этой экспедиции и о других своих наблюдениях, которые были высоко оценены Русским географическим обществом.

Вот вам и царские застенки! Чуть ли не курорт по сравнению с тем, что устроили потом большевики своим политическим оппонентам, да и просто невинным людям. Об ужасах ГУЛАГА тоже достаточно много исторических документов имеется.

Кстати, вернувшись из ссылки, Бруснев забросил свои революционные увлечения, став обычным законопослушным человеком. Может, не столько от пережитого страха, сколько от приобретенного жизненного опыта, который говорил, что жизнь пишется не только черной и белой красками, есть еще и полутона.

История эта сильно подействовала на меня  и окончательно похоронила мои коммунистические воззрения.

Потом было увлечение либеральными идеями, надеждами на дружбу с западным миром, через которые прошли многие представители интеллигенции в 90-е годы. Лично мои либеральные иллюзии напрочь уничтожили бомбардировки Белграда. Но это уже другая история.

В одном я убежден сегодня. Революция – это не тот путь, каким надо совершенствовать общество. Эволюционное, постепенное развитие мира куда предпочтительней.