Поиск на сайте

Восьмые традиционные Абрамовские чтения, состоявшиеся в Ставрополе, в который раз продемонстрировали, насколько своевременны и актуальны сегодня идеи и мысли нашего земляка Якова Васильевича Абрамова

Впервые Абрамовские чтения в этом году прошли в формате Всероссийской научной конференции. Возможным это стало благодаря доктору филологических наук, профессору СКФУ Вячеславу Михайловичу Головко, собственно и раскрывшему талант нашего незаслуженно забытого земляка Якова Абрамова, общественного деятеля, литературного критика, публициста, просветителя.
Понадобились годы, чтобы богатое, однако не оцененное еще по достоинству наследие Абрамова стало достоянием исследовательских школ Москвы, Воронежа, Краснодара. А прошедшие в Лермонтовской библиотеке чтения показали: труды властителя дум целого поколения русской интеллигенции подвигли ученых на новые грандиозные изыскания и замыслы, о которых мы узнаем в самом ближайшем будущем.
 

Ярлык «реакционера»

Яков Абрамов стоял у истоков знаменитой серии «ЖЗЛ», выходившей в издательстве Флорентия Федоровича Павленкова в Санкт-Петербурге. Одна из книг Абрамова о воскресных школах в России с большим успехом демонстрировалась на Всемирной выставке в Париже в 1889 году.

М.Е. Салтыков-Щедрин писал о нашем земляке как о необычайно талантливом человеке, в очень сложное для журнала «Отечественные записки» время доверил ему руководство отделом «Внутреннее обозрение». Уважительно отзывались о художественных и публицистических произведениях Абрамова классики русской литературы И.С. Тургенев, Г.И. Успенский, В.М. Гаршин, Л.Н. Толстой.

Идеи Абрамова о постепенном и мирном развитии общества, о «работе в народе», как теоретика реформаторского народничества последних десятилетий XIX века, оказали большое влияние на современников. Эти идеи он внедрял и в практику социальной работы в статусе гласного Ставропольской городской думы.

В советское время, рассказал профессор Вячеслав Головко, не было даже робких предпосылок для объективного анализа абрамовских работ - препятствием этому служило их несоответствие революционной марксистско-ленинской идеологии.

Абрамова характеризовали как «право-народнического литератора», «проповедника «теории малых дел», создателя программ «общественной реакции конца восьмидесятых годов». Имя выдающегося просветителя из научной литературы практически вычеркнули.

Многое Якова Абрамова действительно сближало с проповедниками «теории малых дел», но по некоторым вопросам он с ними расходился. Например, вместо идеи «учиться интеллигенции у народа» он, напротив, последовательно отстаивал широкую просветительскую миссию демократически настроенной части общества.

В поисках правды

Настоящим событием чтений стала презентация факсимильного издания единственного сохранившегося экземпляра изданной в 1884 году в Санкт-Петербурге книги Якова Абрамова «В поисках за правдой», в которую вошли рассказы «Среди сектантов», «Мещанский мыслитель», «Ищущий правды», «Бабушка-генеральша», «Иван босый».

Жизненная непосредственность и сила художественного слова в произведениях писателя оказались настолько действенны, что его первая и единственная книга прозы была запрещена сразу же, а ее тираж пущен под нож.

Свидетельство об этом оставил Г.И. Успенский: «Павленков издатель вполне солидный, но и его расшатывает цензура. На днях у него уничтожили два издания - Пругавина (книга «Отщепенцы. Староверы и нововеры. Очерки из области современных религиозно-бытовых движений русского народа». - Авт.) и Абрамова…»

Однако история оказалась милостива. В Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге сохранился экземпляр абрамовской книги, без обложки и без титула, ранее принадлежавший Н.П. Вукотичу, по всему, человеку из близкого круга писателя.

Николай Платонович Вукотич после окончания Петербургской земской учительской школы работал учителем, в сентябре 1882 года привлечен в Петербурге к дознанию политического характера, в ходе которого было установлено, что он распространял революционные издания. Состоял под негласным надзором полиции. Впоследствии же стал известным преподавателем в  учебных заведениях столицы.

Столичный житель Яков Абрамов никогда не терял связи со своей малой родиной, внимательно следил за тем, что происходило в южных провинциях империи. В мае 1890 года он решает перебраться на жительство в Ставрополь, продолжая сотрудничать с петербургской газетой «Неделя».

Абрамов был убежден, что на местах некому было «похлопотать» о нуждах края. Только помощь интеллигенции и разумное земское управление, по его мнению, могли вывести ставропольское крестьянство из бедственного состояния.

Скупка зерна на Ярмарочной площади. Ставрополь, начало ХХ века.


Губерния без земства

О предложениях Абрамова в сфере экономической и социальной участникам чтений рассказал доктор исторических наук, профессор Российской академии народного хозяйства и госслужбы при президенте РФ Василий Зверев.

Внимательный и вдумчивый наблюдатель, Абрамов замечал все отличия юга от центральных россий-ских губерний.

«Нигде в европейской России местное население не обеспечено в такой мере землей, как на Северном Кавказе, - писал Абрамов о ставропольском крестьянстве. - Крепостных крестьян у нас было самое незначительное число, и незначительность их земельных наделов совершенно тонет в громадности земельного обеспечения большинства местного населения - государственных крестьян и казаков. Бывшие государственные крестьяне получили по 15 десятин, а казаки от 18 до 30 десятин на душу».

Крестьянское хозяйство на Ставрополье напоминает среднее помещичье хозяйство внутренних губерний, писал Абрамов.

При положении, когда «домохозяин, имеющий ежегодно 60 десятин посевов, считается лишь среднесостоятельным», а в урожайный год «сбор в 2-3 тысячи и более пудов хлеба на двор представляет обычное явление», говорить о неблагополучном состоянии хозяйства, казалось бы, не имело смысла. Ставрополье не испытывало «земельного голода», и на первый взгляд здесь все виделось вполне благополучным.

Однако действительность была иной. «Обилие сельскохозяйственной продукции и отсутствие голодовок» - единственное преимущество края, утверждал Абрамов. В остальном же царит невероятный контраст между благоприятными условиями и фактической бедностью. «Богатый край и бедная жизнь» - так емко Абрамов охарактеризовал ситуацию в губернии. В чем же причины этого?

 Разговоры о лености и пьянстве местного населения Абрамов отметал с ходу: «Здешнее население, - писал он, - работает так, как едва ли работают где-либо в России. …Рабочий день начинается с зарею и зарею же кончается». Что до пьянства, то местные жители пьют «немало… но происходит это в часы досуга», да и потребление горячительных напитков «является естественным… последствием того положения, в котором находится население».

Причину экономического неблагополучия края Абрамов видел в том, что крестьяне занимались растениеводством без животноводства, а также в отсутствие перерабатывающей промышленности.

Ко всему этому, писал Абрамов, бичом для края стало засилье ростовщиков, которые брали «за услуги… от 25% (что еще по-божески) до 85% роста!». В результате такой «помощи по-суседски, по-родственному» крестьяне входили в такие долги, что уплата по ним длилась десятилетиями.

Об одном из типичных представителей ростовщического племени Абрамов рассказал в статье «Степные разбойники». Не могли исправить ситуацию и городские банки с их высокими (8-9% годовых) ставками по кредитам.

Поддержкой для мелкого производителя, считал Абрамов, мог бы стать мещанский банк, который выдавал бы кредиты земледельцам под 6% годовых. А учрежденные земства должны избавить сельского труженика от обременительного посредничества между ним и скупщиком зерна.

Для этого Абрамов предлагал создать на железнодорожных станциях временные зернохранилища, а также организовать подбор специальных агентов для закупки зерна на местах.

Ну чем не сегодняшний день?!

Как в дремучем лесу

Автор корреспонденций в «Неделе» понимал, что экономическое неблагополучие губернии неминуемо сказывается на социальной сфере.

Ставрополье страдало из-за отсутствия медицинской помощи и недостатков в образовании. По мнению Абрамова, именно в этих областях интеллигенция могла проявить себя в полной мере.

Неграмотность народа делала его беззащитным во взаимоотношениях с властями, порождая массу проблем. Простой люд не знал ни законов, ни своих прав. Да что там законы, когда газета в деревне была вещью совершенно необычной и по прямому предназначению непонятной.

В качестве примера Абрамов приводит уведомление правительства о денежной реформе 1894 года. В нем содержалось сообщение о необходимости обмена старых кредитных билетов на новые, которое не дошло до сельского населения губернии. В результате пострадали самые бедные.

Особенно бросалась в глаза юридическая беспомощность народа. Сам Абрамов неоднократно оказывался в роли консультанта по различным делам и с прискорбием констатировал: «Масса в такой степени нуждается в юридической помощи, что бросается за ней к первому встречному…»  Абрамов описал целый ряд случаев, когда «из-за невнимания властей и неумения крестьян постоять за себя страдали целые деревни».

Однажды за помощью к нему обратились три десятка человек из недалекого села, которых причислили к «бунтовщикам». Это был один из тех поразительных русских «бунтов на коленях», когда люди ложатся на землю и говорят представителям власти: «Бейте и нас, коли скотину нашу выбили». А затем покорно на собственных лошадях отвозят в острог случайно выхваченных из толпы «зачинщиков».

Государственные учреждения с их сложным делопроизводством были слишком далеки от народной массы и недоступны ей. «Серый человек чувствует себя перед этой… машиной гораздо беспомощнее, чем в темном дремучем лесу». Но еще печальнее было то, что и «суд не понимает подсудимых, и важные объяснения последних, совершенно изменяющие дело, пропадают совершенно даром!».

В окружном суде крестьяне «не понимают решительно ничего из того, что происходит». Это непонимание доходило до того, что нередко подсудимые, которых защищал Абрамов и которым выносился оправдательный приговор, с глубоким горем спрашивали его по выходе из суда, «к каким именно наказаниям они присуждены».

Свои надежды и чаяния народнический публицист возлагал на интеллигенцию, на ее подвижничество и жертвенность. В само понятие «интеллигенция» он вкладывал не социальный, а моральный смысл, наделяя его особым образом мыслей и чувств.

Интеллигент Абрамов осознавал себя частью народа, а свою деятельность направлял на возвращение неоплатного долга людям труда.

Крестьянский двор. Ставропольская губерния.


На благо миллионов

По словам Абрамова, он в течение тридцати лет был летописцем воскресных школ, а накопленный материал лег в основу увидевшей свет в 1900 году книги «Наши воскресные школы. Их прошлое и настоящее».

Зарождение воскресных школ относится к эпохе реформ 1860-х годов, давшей толчок к проявлению лучших черт российской интеллигенции. Тогда они были совершенно новым явлением в народном образовании, вызванным внутренней потребностью просвещенной части общества безвозмездно трудиться на благо народа.

Вслед за Киевом и Санкт-Петербургом воскресные школы стали расти по всей стране. Но, несмотря на значительное для того времени их число - более трехсот, для работы в деревне образованных людей не хватало.

В 1862 году, после пожаров в столице, правительство решило воскресные школы закрыть. Но начинание не погибло, на ниве просвещения продолжали трудиться энтузиасты.

А в 1874 году было принято «Положение о начальных народных училищах», согласно которому воскресные школы могли создаваться правительством, городскими, сельскими обществами и частными лицами. В них обязаны были преподавать Закон Божий, чтение, письмо, первые четыре действия арифметики и церковное пение, где оно было возможно.

Всплеск интереса к деятельности воскресных школ пришелся на окончание века. Именно этот период Абрамов считал временем расцвета этой формы народного образования. Но при этом всегда подчеркивал, что основную ношу несут «ревнители народного просвещения, подвигнутые на работу не своими официальными обязанностями, а исключительно любовью к делу».

Говоря о настроениях в обществе, Абрамов противопоставлял героизму и подвижничеству революционных народников повседневную и, в общем, незаметную просветительскую миссию интеллигенции, чуждую громкой славы, но содержавшую готовность к самопожертвованию.

До конца XIX века только в городах по личной инициативе и решению управ было открыто около трехсот учебных заведений. Движение охватило не только города и веси бескрайней империи - энтузиасты воскресных школ добрались до тюрем. Абрамов был убежден, что стоит только устранить бюрократические препоны, как «Россия будет покрыта воскресными школами», в которых русская интеллигенция займется просвещением «народной массы».

Он всячески старался оградить интеллигенцию от революционной героики, возлагая на нее миссию служения народу. И пусть эта деятельность не казалась масштабной и значительной и ее относили к «маленьким делам», но именно из этих дел, писал Абрамов, «слагается жизнь миллионов».

Непримиримые оппоненты Яков Абрамов (слева) и Николай Шелгунов.


Кто они - «друзья народа»?

Живой интерес вызвало выступление доктора исторических наук, профессора Воронежского государственного университета Геннадия Мокшина о полемике Якова Абрамова и Николая Шелгунова.

Оба - ведущие народники конца позапрошлого века, только Абрамов - «восьмидесятник», а Шелгунов - «человек шестидесятых».

Острый спор возник о задачах русской демократической интеллигенции. Именно тогда был поставлен вопрос: а должна ли вообще интеллигенция идти в деревню на «культурную работу» (главный лозунг Абрамова) или же ее сверхзадача - борьба за изменение существующего общественно-политического строя, на чем настаивал Шелгунов?

По убеждению Абрамова, популяризация «светлых явлений», то есть примеров общественной и частной инициативы в обустройстве повседневной народной жизни, была лучшим средством против «мрачной действительности». Но критикуя позицию Шелгунова, Абрамов явно переусердствовал, сравнив его с гробокопателем, который видит в русской жизни одни только ужасы и «смрадную пучину».

В ответ Шелгунов рассуждал: может ли теория «светлых явлений» и «бодрящих впечатлений» побудить русское общество к активной деятельности?! И приходит к выводу, что общественный прогресс кроется не в отдельных личностях и их нравственном развитии, а в передовых учреждениях и действовать надо не снизу вверх, а сверху вниз.

Тогда Абрамов публикует статью «Жалобы на «наше время». Главная мысль автора: нельзя 1880-е годы мерить той же меркой, что и 1860-е, ибо условия для общественной деятельности изменились в худшую сторону, но даже в этих условиях благодаря земству и частной инициативе интеллигенции можно достичь больших успехов на ниве народного благосостояния и просвещения.

На этот раз Шелгунов взялся за своего оппонента куда более обстоятельно, посвятив ему сразу три очерка. Критика, как говорят, оказалась «на грани»: выражения «умственный дальтонизм», «обскурантизм», «оппортунизм», характеризующие позицию Абрамова, - самые мягкие.

Шелгунов заявил, что Абрамов лишь прикрывается именем народа, а на самом деле является идеологом мещанства, примыкает к той «фракции» русской интеллигенции, которая «отодвигает на второй план вопросы общественно-политические».

Абрамов действительно считал, что народу нужны не «герои», а обычные труженики, от которых и зависит выживание русской деревни. Но обвинять его в отстаивании «мещанского идеала» личного благополучия было, конечно, слишком.

Причину непримиримости Шелгунова раскрыл один из его товарищей С.Н. Кривенко. Это опасение, что на призывы к новому «хождению в народ» могут откликнуться десятки тысяч интеллигентов, тем самым обескровив «политическую партию» народников. И это не преувеличение.

В книге «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» Ленин, так же как и Шелгунов, назовет народников-культурников «оппортунистами» и «идеологами мещанства».

Этот горячий спор рубежа 1880-1890-х годов о задачах русской интеллигенции разрешила сама история. С началом царствования Николая II народников-культурников вытеснили на обочину русского освободительного движения, а инициативу перехватили сторонники больших политических преобразований. Только население к этим преобразованиям оказалось не готово.

О том, что произошло в 1917-м, известно всем. Правда, последствиям большевистского переворота должная оценка до сих пор не дана. И можно не сомневаться, что в следующем году страна попытается громко отметить вековой юбилей «великой революции».

Олег ПАРФЁНОВ

 

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях