Грантом сыт не будешь

 

Вокруг российской науки за последнее время было сломано много копий: речь, конечно, о реформе РАН, которая стала едва ли не самой обсуждаемой инициативой правительства в прошлом году. Общественность выступила против реформы, причем на митинги бок о бок со студентами выходили и убеленные сединами профессора.

Но в то же время отечественная наука, несмотря на все преобразования и протесты, продолжает жить. Скажем, незадолго до нового года Совет по грантам при президенте России опубликовал список победителей конкурса ученых, которые в 2014 году получат государственную поддержку. Это 390 ведущих научных коллективов (научных школ), 321 кандидат наук и 59 докторов наук. В общей сложности на проведение исследований они получат почти 600 млн. рублей.

В числе победителей есть и ставропольцы. Например, Алеся Исаева из Ставропольского медицинского университета (СтГМУ) получила грант на разработку диагностической методики, позволяющей выявлять болезни кишечника (энтероколита) у новорожденных.

Людмила Гордиенко из СКФУ выиграла грант на разработку инновационных кисломолочных продуктов, а Людмила Вшивцева – на изучение российской идентичности в обществе Северного Кавказа.

Молодой исследователь Максим Лату из Пятигорского лингвистического университета (ПГЛУ) получил грант на исследование научной терминологии в современном русском языке.

Однако среди южнороссийских вузов наибольший «урожай» грантов собрал, конечно, Южный федеральный университет (ЮФУ) – президент поощрил четырех молодых ученых и сразу четыре научные школы. Что это даст для вуза, задал вопрос обозреватель «Открытой» научному руководителю университета, академику РАН Владимиру МИНКИНУ .

 

– Владимир Исаакович, в вашем вузе есть проректор по научной работе, а есть научный руководитель. Объясните, в чем разница? 

– Откровенно говоря, это калька с Высшей школы экономики: вслед за ней такая должность, как «научный руководитель», вводится во многих крупных вузах.

Проректор по науке – это человек, чрезвычайно загруженный административной работой. И в крупном вузе, где представлены самые разные научные направления (от гуманитарного до инженерного), одному проректору-администратору охватить всё это не под силу. И задача научного руководителя – консультировать проректора по науке и ректора, опираясь на профессиональную экспертизу.

Поэтому эта должность предлагается людям, которые давно в науке и уже накопили багаж опыта и знаний. Например, я возглавляю естественно-научное направление. Также в университете введена должность научного руководителя по инженерным дисциплинам – это член-корреспондент РАН Игорь Каляев (Таганрогский технологический институт) и по архитектурным дисциплинам – профессор Александр Бояринов (Академия архитектуры и искусств).

Причем научный руководитель – это не просто должность, а целая служба. Я давно в науке, тридцать лет возглавлял большой институт, сейчас руковожу крупнейшей научной школой. Но все равно не считаю себя достаточно сведущим во всех направлениях.

Поэтому мы создали экспертные советы по основным нашим направлениям – физике, химии, биологии... В каждом совете 5-7 профессоров, отобранных по рейтингам научного цитирования, в некоторые входят и иностранные профессора, которые работают с ЮФУ. 

– А чем занимаются эти советы?

– Они позволяют сделать глубокую, профессиональную экспертизу научных проектов, которые представляют на конкурсы. В прошлом году наша ректор Марина Боровская ввела в университете конкурс «внутренних» грантов, выделив на них достаточно крупную сумму - 150 млн. рублей. В основном речь идет о поддержке фундаментальных исследований. И представленные на этот конкурс проекты как раз проходили через экспертные советы.

– Ваш вуз в образовательном рейтинге журнала «Эксперт» занимает 24-ю позицию, а по критерию «наука» он пятый в стране. Так можно ли вас назвать в полном смысле исследовательским университетом?

– Нет, нельзя. Национальный исследовательский университет – это отдельный статус, который вузу присваивает правительство на конкурсной основе. Что касается ЮФУ, то, безусловно, главный принцип его, наша движущая сила – это именно наука. Ведь туда, где есть наука, привлекаются средства (и государственные, и внебюджетные), она определяет и уровень образования, и воспитания, то есть культуры.

– Какие для ЮФУ приоритеты в естественно-научном направлении?

– Эти приоритеты четко определяются по индексам цитирования, признанным в мире: Web of science, Scopus... Направления, в которых авторитет нашего вуза, судя по этим индексам, наиболее высок, – это химия, физика и наука о материалах.

Например, наши ученые занимаются молекулярными переключателями. Это молекулы, которые могут существовать в разных состояниях, а «переключение» между ними осуществляется под воздействием внешних факторов – света, магнитного поля, изменения pH. Присоединяя такую молекулу-переключатель к какой-то биологической системе (например, к ферменту), вы можете управлять ее свойствами.

Такая технология в перспективе позволяет создавать молекулярную память (когда для хранения данных используются отдельные молекулы) или молекулярные транзисторы (которые на уровне молекул воспроизводят функции обычного транзистора). Такие технологии могут работать на уровне фотоники, электроники, спинтроники (то есть когда вы управляете неким прибором за счет магнитного поля).

Второе важное направление – это создание лекарственных субстанций. Сегодня, как известно, в России практически не имеется собственных оригинальных молекул, наша фармацевтика использует китайские дженерики. Мы говорили об этом на встрече коллектива ЮФУ с президентом в Сочи в мае прошлого года, и он поддержал нашу работу по этой тематике. Ведь создавая собственные субстанции, мы снижаем зависимость России и от других стран, и от транснациональных фармкомпаний.

– Много уже будущих лекарств у вас разработано?

– Это пока еще не лекарства. По статистике, примерно из 10 тысяч соединений, которые вы синтезировали в лаборатории и изучили, максимум одно может стать лекарством, то есть выйти на рынок. Но уже это покроет все исследовательские расходы. В этом направлении мы работаем в тесном сотрудничестве с Волгоградским медицинским университетом (ВолГМУ) и с профессором СКФУ Александром Аксеновым (входит в пятерку самых цитируемых ученых Ставропольского края – Прим. ред.).

У нас только в институте химии имеется около двухсот патентов на оригинальные химические соединения, которые можно использовать затем для получения лекарственных препаратов. Кстати, некоторые фармкомпании России уже пытаются перекупить наши патенты, поскольку университетские наработки превосходят по качеству те лекарства, которые уже выведены этими компаниями на рынок.

– Судя по данным мониторинга вузов, проведенного Минобрнауки РФ, ваш вуз два года назад заработал 927 млн. рублей на научно-исследовательских и опытно-конструкторских работах (НИОКР). На чем именно зарабатываете?

– Мне сложно судить о конкретных суммах, но могу предположить, по каким направлениям у нас наибольшая востребованность НИОКР. Например, в инженерии это работы Института пьезотехники и высоких технологий, который очень плотно работает с космической промышленностью.

Много наработок в области нанотехнологий. Например, недавно получил мегагрант на исследования наш выдающийся исследователь в области нанотехнологий профессор Александр Солдатов. У нас в университете одна из наиболее оснащенных в России наноструктурных лабораторий – в Таганроге, которую возглавляет профессор Борис Коноплев.

Сейчас они очень сильно продвинулись в области создания материалов, которые называются «мемристоры». Они позволяют сохранять данные в виде электрического сопротивления, которое зависит от поданного электрического сигнала. Это технология будущего в сравнении с привычной нам компьютерной flash-памятью.

Наши кибернетики работают над развитием многопроцессорных компьютерных систем. Они действуют не как привычные нам «общие» компьютеры, а для конкретных целей: например, в телевидении, когда нужна очень быстрая обработка множества телесигналов высокой четкости.

Неплохие достижения у наших биологов: наш профессор Игорь Корниенко развивает задачу генетического картирования и генотипирования. Это позволяет создавать биологические паспорта и затем обращаться к ним. А это важно и для армии, и для правоохранительных органов.

– Владимир Исаакович, очень большая проблема в вузах России – это управление интеллектуальной собственностью. Точнее, отсутствие такого управления: разработки ученых очень редко патентуются, а значит, ими может воспользоваться всякий.

– Если мы говорим о фундаментальной науке, то основной товар, который вуз предлагает, – это публикации. Как вы знаете, сегодня наш основной ориентир в науке – это 599-й указ президента. Владимир Путин озаботился положением российской науки, которая сегодня находится не в самом лучшем положении.

Доля публикаций российских исследователей в мире составляет лишь 1,6%, а этим указом поставлена задача к 2018 году увеличить долю до 2,4%.

Соответственно, сейчас все вузы, все подразделения Академии наук нацелены на увеличение публикационной активности, причем именно в ведущих международных журналах, а также в российских журналах, которые переводятся на иностранные языки.

А параллельно и идет работа по патентованию научных результатов. Например, в ЮФУ с патентованием дело обстоит неплохо, у нас есть грамотная патентная служба. Но у нас в основном действуют российские патенты, а не те, которые поддерживаются за рубежом.

– Остро ли ваш вуз переживает то, что называется «брейн-дрейн» – отток ученых?

– В целом по стране за последние 15 лет ушли из науки до 600 тысяч исследователей, и в основном молодых. Наш университет это тоже ощутил: в нашем институте (НИИ физической и органической химии ЮФУ – Прим. ред.) было 350 человек, а сейчас в два раза меньше.

Но я пока не вижу потенциала к возвращению молодежи в науку: чтобы их привлечь, мы должны предложить им хорошие зарплаты, возможность получить жилье, работать на хорошем оборудовании. Сегодня же, несмотря на то, что говорится президентом, базовое финансирование науки в России сокращается. 

– Но ведь каждый год на гранты тратятся сотни миллионов!

– Цена одного гранта для ведущей научной школы – 400 тысяч рублей. Но что это за сумма, ее хватит на обеспечение одного ученого. Например, в нашей научной школе 70 сотрудников, из них - 30 студентов. Что я могу для них сделать на 400 тысяч?

Конечно, гранты – это почетно, но с точки зрения настоящей финансовой поддержки науки - крайне скромно. Да, молодой ученый в виде гранта получает 1 млн. рублей. Но даже это не те средства, которые позволяют закрепить молодого исследователя здесь, в России. Грант – это на год, на два, а затем за счет чего он будет получать поддержку?!

Вроде для поддержки науки в России предпринимается много мер, но все они организационного порядка: деньги просто переводят из одного фонда в другой, из одного ведомства в другое.

Сама же сумма, которая направляется на развитие науки, в масштабах такой страны, как Россия, катастрофически мала – это меньше 1% ВВП. В России на одного исследователя приходится $70 тыс., а в США сумма составляет $300 тысяч. И это только бюджетные средства, а ведь в Америке вдвое больше тратится не со стороны государства, а частных инвесторов, промышленности.

Президент своим указом поставил задачу: к 2018 году создать в стране 25 млн. рабочих мест в высокопроизводительных отраслях экономики. А на каждые сто таких рабочих мест, по расчетам, должен приходиться один исследователь. То есть стране нужны не менее 1,5 миллиона молодых ученых. И где же мы их возьмем?

– То есть все упирается в недостаточное финансирование?

– Не только. Хотя ждать каких-то серьезных прорывов в условиях существующего финансирования – невозможно! Но все же самая большая проблема нашей науки – это отсутствие важных, стратегических задач, стоящих перед ней.

Почему развивается наука на Западе? Там в промышленности существует реальная конкуренция, и производители ищут новые технологические решения, методы, механизмы. А мы – сырьевая держава, нам не нужна высокотехнологичная промышленность, а следовательно, и наука.

– Вы, как один из противников реформы РАН, участвовали в акциях протеста против нее. А чем конкретно вам не нравится предложение президента и правительства?

– Понимаете, наука – это такая специфическая, самоорганизуемая сфера, которая развивается по собственным законам. Основной среди них – peer review, то есть «суждение равными» (научные результаты должны оцениваться учеными-специалистами в этой же области – Прим. ред.). И никакие федеральные законы и постановления не могут отменить законов науки.

Вмешиваться власти в науку – стратегически неправильно, страна проиграет от этого. Сегодня же несколько десятков людей, имен которых мы даже не знаем, предложили систему для управления российской наукой.

И первое же решение, принятое Федеральным агентством научных организаций (ФАНО), гласило: установить стимулирующие надбавки к окладу для его сотрудников «за особые условия» труда. Но это же абсурд!

Несколько десятков нобелевских лауреатов и премии Филдса написали письмо на имя президента, в котором высказались против реформы РАН. Государство не может управлять наукой. Это понимали Петр I и Екатерина Великая. Понимают это на Западе (например, госпожа Меркель). Её слова: надо просто отдать деньги ученым, они лучше чиновников знают, как ими распорядиться.

– Но разве не должна развиваться наша Академия наук, становиться более конкурентоспособной?

– Она и сегодня конкурентоспособна: по эффективности и отдаче на единицу затрат российская Академия наук стоит на третьем месте в мире после академий Франции и Китая.

Да, что-то стоило менять в формальной организации РАН, но не более того. Скажем, в академии был слишком большой бюрократический аппарат президиума. Это было оправданно, когда перед наукой ставились важнейшие государственные задачи, например, освоения космоса или развития армии. Сейчас же государство, увы, уже не ставит перед РАН никаких сверхзадач...

 

Беседовал

Антон ЧАБЛИН

 

Досье «Открытой» 

 

Владимир Минкин – выдающийся российский химик, академик РАН (отделение общей и технической химии), заместитель председателя Южного научного центра РАН, лауреат Государственной премии СССР (1989 год).

Работал в университетах США, Канады, Германии, Франции, Великобритании, Италии, Кубы. Почетный доктор Марсельского университета (Франция), иностранный член Итальянской академии наук Gioennia, действительный член Королевского химического общества (Великобритания).

Автор свыше 900 научных статей, более 80 авторских свидетельств и 13 монографий. Область его научных интересов очень широка. В частности, занимается синтезом и изучает строение веществ, используемых в молекулярной электронике и фотонике (в том числе хемосенсоров – молекул, которые служат для выявления неких химических веществ).