Без глотка воды

провела почти шесть часов в полиции Невинномысска вдова ветерана, с могилы которого украли памятник

«Открытая» газета уже трижды обращалась к истории, которая даже в наше непростое время потрясает своим безграничным цинизмом. В Невинномысске на могиле фронтовика Юрия Павловича Трещева красивейший мраморный памятник был заменен на дешевую подделку из каменной крошки.
Вдова ветерана, Людмила Павловна, рассказала, что летом 2011 года заказала у владельца похоронного бизнеса, депутата городской думы, единоросса Владимира Ворожейкина памятник на могилу матери. А когда через год пришла на кладбище (по состоянию здоровья раньше этого сделать не могла), застыла в шоке: одинаково низенькие серые стелы стояли на двух могилах близких ей людей – матери и супруга.
Людмила Трещева уверяет: нового памятника мужу она не заказывала, зачем? Прежний был из белоснежного цельного мрамора, на высоких консолях, с выгравированной надписью и красной звездой в углу стелы. Нынешний – из серой крошки, на низких бетонных шпалах, с обколотой по краям фотографией умершего, крестом вместо воинских знаков и грубо выбитой надписью вместо золотой гравировки.
После второй публикации в «Открытой» было возбуждено уголовное дело по факту кражи памятника с ветеранской могилы в отношении... неустановленного лица. За последние четыре месяца дело дважды приостанавливалось и дважды возобновлялось. Судя по тому, как развиваются события, главная цель правоохранников – заставить вдову согласиться со следующей версией событий.
Некое неустановленное лицо украло стелу с могилы ее мужа, но прежде чем скрыться с добычей, установило новый памятник, вмонтировав в него фотографию с прежней стелы. Только после этих сложных манипуляций трудолюбивого грабителя на кладбище появился депутат Ворожейкин. Но это уже совсем другая история, никакого отношения к «уголовке» не имеющая. По просьбе старушки предприниматель заменил раскрошившееся надгробие, не трогая стелу, над которой поработал его неустановленный предшественник.
Абсурд? Однако пожилую пенсионерку, больную сахарным диабетом, несколько часов держали в невинномысской полиции, криком и уговорами пытаясь заставить подписать именно такие показания.
Вот какое письмо она прислала в редакцию «Открытой» газеты.

На второй день после выхода в «Открытой» статьи «Оскверненная память» (№43 от 6 ноября с.г.) полиция резво взялась за меня. Сначала – довольно невинно. Днем позвонил дознаватель ОД отдела МВД России по Невинномысску Иван Романенко, сказал, что нужно встретиться, поговорить, составить и подписать документы, взять у меня оригинал заказа на памятник матери.
В этом документе уже после его оформления была сделана приписка о якобы заказанных мной дополнительной гробнице, надгробном памятнике и обсыпке щебнем.
Неряшливо составленный заказ критически проанализировал председатель партии «Яблоко» Сергей Митрохин, к которому я обращалась за помощью. И мне кажется не случайным, что у меня стремятся забрать именно оригинал документа. Вот и теперь.
– Заберу его, – объяснил лейтенант, – сделаю ксерокопию и вам верну.
Я ответила, что заявления в полицию не писала, поэтому не приду. «Ну, тогда я сам сейчас к вам заеду». – «Не приезжайте. Я вам не открою, я вам не доверяю».
Звонок в дверь раздался в половине девятого вечера. Ко мне, одинокой пенсионерке, на ночь глядя пожаловали трое полицейских. Дверь я не открыла – побоялась. Они вернулись через полчаса, звонили, стучали. Потом спустились на нижний этаж к соседке, просили открыть, заявив, что их приход касается вопроса жизни и смерти. Она их, конечно, тоже не пустила.
– Вы что, нас боитесь? – спросили полицейские.
– Конечно, боюсь! – опасливо, но откровенно призналась хозяйка.
А как иначе? Ночь на дворе, пожилая женщина одна дома, а за дверью трое вооруженных мужчин. У нас и соседей-то нет заступиться: кто уехал, кто в больнице...
Полицейские ушли. Но вернулись 9-го, потом 11-го, 13-го, 18-го... Однажды пришли с утра. Звонят. Я спрашиваю: «Кто?» Молчат. Я опять: «Кто там?» Молчат. Посмотрела в дверной глазок – четверо полицейских. Полчаса звонили, стучали, дергали за ручку. Я боялась: а вдруг начнут дверь выламывать? Просто в ужасе была: хмурые, с оружием, рвутся ко мне в квартиру. Что же, я преступница какая?
Позвонила Романенко:
– Что вам от меня надо?
– Взять у вас заказ на изготовление памятника, сделать копию. Оформим все документы и подадим в суд. Вы же обращались в газету? Вот я и хочу вам помочь.
– Так вы в апреле получили из прокуратуры все документы по моему делу. Что же вы мне восемь месяцев не помогали?
Не ответил. Помолчал, а потом одно повторяет:
– Сейчас приеду к вам, возьму заказ...
Я уже не сомневалась: главное, что им от меня нужно, – оригинал заказа, безобразно оформленный, с цифрами, которые не сходятся, и записями, сделанными разными чернилами в разное время.
Поэтому, получив повестку с требованием явиться в отдел дознания в качестве потерпевшей по уголовному делу, я прихватила не оригиналы, а качественные ксерокопии, и 21 ноября в 14 часов 20 минут пришла к Ивану Романенко на прием.
Дознаватель чуть ли не с порога вручил мне для подписи готовенькое постановление о том, что «неустановленное лицо на территории кладбища города Невинномысска тайно, путем свободного доступа похитило мраморную стелу с места захоронения Трещева Ю.П. – согласно справке ИП Тешкова Екатерина Викторовна стоимостью 1950 рублей, – после чего с похищенным имуществом с места совершения преступления скрылось, причинив тем самым Трещевой Л.П. материальный ущерб на общую сумму 1950 рублей».
Говорю Романенко: «Я это постановление не подпишу. Откуда взялось неустановленное лицо? И что за 1950 рублей? Какой-то маскарад устроили, я не понимаю...»
– Вы подпишите – сумма сразу вырастет, – уговаривал дознаватель. – Подадим в суд, там ее обязательно увеличат.
– А на кого подадим? На неустановленное лицо, которое сунуло памятник под мышку и убежало? И вообще, я в деньгах не нуждаюсь. Я прошу, чтобы на могилу мужа вернули первоначальный памятник. При чем здесь эти 1950 рублей? Их даже на крест не хватит!
– Ну, они же не видели памятник, поэтому так оценили, – смутился лейтенант.
Видя, что «штурм» не удался, Романенко решил брать меня измором. Для начала более часа занимался какими-то бумагами, а мне без конца повторял: «Сейчас-сейчас...» Наконец, взялся за меня.
Пишет: «Живет одна, не замужем». Я ему говорю:
– Так я что, на выданье?
– Не понимаю...
– Я – вдова.
– А-а-а, ну, это не важно.
Дальше отмечает: «Не работает». – «А сколько же можно работать? – интересуюсь. – Я пенсионерка, на заслуженном отдыхе». Снова слышу: «Не важно».
Говорю, что инвалид 2-й группы, бывший несовершеннолетний узник фашистского концлагеря. «Это не надо, это к делу не относится».
Затем, забыв про «неустановленное лицо», дознаватель Романенко начал активно интересоваться Ворожейкиным:
– Вы знаете, что он работает директором МАО «Чистый город»? С какого времени? Где находится его офис? Вы были там? Скажите адрес. Вы знаете, что у него есть цех, где изготавливают надгробные памятники? С какого времени вы знакомы с Ворожейкиным?
Да мне все равно, отвечаю, директор он или дворник. Улицу и номер дома не помню. И нет, в число моих знакомых он не входит.
Тут в разговор вмешалась девица с пистолетом на боку, которая, по-видимому, делит с Романенко кабинет. Стала кричать на меня: «Вы же знаете, как его зовут, значит, знакомы!»
Я отвечаю: «Во-первых, сбавьте тон. Во-вторых, если я ваше имя узнаю, вы тоже будете моей знакомой?» Замолчала, села за свой стол.
Тем временем дознаватель зашел с другого бока: «А вы думаете, Ворожейкин сидит сложив руки? Он собирает очень серьезные документы против вас».
«Пусть собирает, – говорю. – Напишите мне пропуск, я здесь очень много времени провела, у меня сахарный диабет, мне давно пора пить лекарства».
«Вы мне постановление подпишите, а я вам – пропуск», – торгуется.
Отказываюсь. Продолжаем опрос.
«Почему, – спрашивает, – вы заплатили 35 тысяч, когда в заказе стоит цифра 20 тысяч?» Я говорю: «Может, я старая или чересчур доверчивая, но в порядочности Ворожейкина тогда не сомневалась (депутат все-таки!): сколько говорил – столько платила».
Далее дознаватель выразил сомнение, что памятник мужу был изготовлен из мрамора. Показываю ему официальное письмо из ЗАО «ВМК» о том, что компания никогда не устанавливала памятники ветеранам из крошки – только из натурального цельного камня.
– Ну, не знаю, из чего там был памятник, – скептически замечает лейтенант. – У вас же нет договора с «ВМК», вы его не заключали.
– Да, – парирую, – потому что договоры с «ВМК» заключали не частные лица, а военкомат Невинномысска.
Тут он достает последний, самый гнусный «козырь»:
– И вообще, ваш супруг не участник войны, он всего лишь к ним приравнен.
– Что вы говорите?! Мой муж ушел на фронт в 17 лет. Воевал, а потом всю жизнь восстанавливал разрушенные объекты, строил новые. (Юрий Павлович был инженером-строителем, очень много оставил объектов на Ставрополье. Это цеха на Невинномысском химкомбинате, научный институт шерсти, казьминский водозабор, завод измерительных приборов... Честный, интеллигентный человек, за всю жизнь ни на одну душу не повысил голоса... Но все это, разумеется, Романенко было тоже «не важно».)
Разволновавшись, я вышла из кабинета. Лейтенант выбежал за мной и повел к начальнику дознавательного отдела Владимиру Селиванову. Я прошу: «Выпустите меня! У меня диабет, мне домой надо – принять лекарство, поесть, у меня ноги уже отекли».
Начальник сочувственно кивает: «Да, я знаю, что такое сахарный диабет... Давайте я вам дознавателя заменю?» В общем, умри, Людмила Павловна, а постановление подпиши.
Проводил нас начальник обратно в кабинет Романенко и говорит ему: «Не пиши про 1950 рублей». А тот ко мне поворачивается: «Вот видите, начальник вам идет на уступки».
Мне совсем плохо, прошу: «Выпустите!» А он опять свое: «Подпишите постановление – подпишу пропуск». Я снова вышла, спустилась с третьего этажа, прошла двор, зашла в другое здание, спрашиваю дежурного: «Выпустишь меня?» – «Нет». Села в уголке, не знаю, что делать, как вырваться отсюда. Прибежал Романенко, стал извиняться: «Я буду писать все, что скажете! Пойдемте, я очень прошу».
Возвращаемся, он говорит: «Вы идите, а я в туалет». – «Я тоже хочу». – «Нет-нет, вы идите, там на третьем этаже есть». В кабинете спрашиваю: «Где туалет?» Молчит, будто не слышит. Через время опять спрашиваю: «Где туалет?» – «Сейчас-сейчас, давайте допишем».
Простите за подробности, но я пожилой человек, не могу терпеть нужду. Не выдержав, потребовала: «Принесите мне ночную вазу!» Только тогда дознаватель удосужился вывести меня в коридор, показать туалет. Не думала, что на старости лет придется пережить такое унижение.
Как и обещал, Романенко записал с моих слов всю историю с памятником. Дал мне почитать, я подписала (правда, потом засомневалась – уж очень много пустого места осталось после моих показаний, кто знает, что туда могут дописать).
Собралась наконец уходить, тут девица с пистолетом снова начала кричать: «Подпиши постановление, а то сейчас вызову понятых – они заставят». – «Вызывай», – отвечаю, сил у меня уже никаких не осталось. (Позже я спрашивала у Романенко ее фамилию, на что он первый раз ответил: «Это вам не «девица с пистолетом», а сотрудница полиции», а второй: «В кабинете, кроме нас, никого не было».)
Вышла я в коридор, они оба за мной, но тут уже очень спокойно стали упрашивать, чтобы подписала абсурдную бумажку, иначе, мол, у них руки связаны, они не смогут мне помочь. Наконец девица сказала своему коллеге: «Отпускай ее, ты уже долго держишь».
Романенко вызвал такси. До приезда машины уже не уговаривал – умолял подписать постановление, так что я не выдержала: «Как вы мне надоели!» Романенко рассыпался в извинениях и говорит вдруг: «Меня с работы выгонят, если вы напишете в газету». «Таких, как вы, – отвечаю, – не выгоняют».
Из отдела МВД я вышла в 20.00, то есть провела у дознавателя пять с половиной часов. (К слову, на пропуске в строчке «время прихода» написали 15.00, а время ухода вообще не обозначили.) Для меня этот поход в полицию стал настоящим кошмаром. Понимаю, что надо перетерпеть, выстоять, выстрадать, но очень тяжело в таком возрасте смириться, когда формально тебя «назначают» потерпевшей, а фактически обращаются, как с преступницей.
На меня повышали голос, не пускали в туалет, пугали понятыми, при мне дознаватель несколько раз пил чай, а мне, диабетику, даже воды не предложил. Уже дома я подумала, какое счастье, что Бог отвел – не открыла двери полицейским. Да они бы меня замучили, не ушли бы, пока своего не добились...
На следующий день звонит Романенко, мягко укоряет:
– Людмила Павловна, что же вы копию заказа принесли? Нам оригинал нужен.
– Если вам нужен так оригинал, попросите его у Ворожейкина.
– А когда вы придете подписать постановление? Приходите, я вас жду.
– Извините, – говорю, – но я еще от вчерашнего теплого приема не отошла.

Людмила ТРЕЩЁВА,
инвалид 2-й группы,
бывшая малолетняя узница
фашистского концлагеря
Невинномысск

Пощечина

Помочь Людмиле Трещёвой взялся читатель «Открытой», активист движения «Народная инспекция» Валерий Белоус

Публикации в «Открытой» газете об измученной, но не сломленной невинномысской пенсионерке взволновали многих наших читателей. Один из них, Валерий Белоус, не смог остаться в стороне от этой дикой истории.
Бывший летчик, ветеран боевых действий, Валерий Иванович много лет отдал работе с людьми: он был помощником одного из городских депутатов, вел приемы горожан, выступал посредником между конфликтными сторонами. Сегодня он является членом общественного движения «Народная инспекция» и сопредседателем краевого объединения «Комитет общественных проектов».
Прочитав в «Открытой» рассказ Людмилы Трещевой, которая третий год терпит унижения, добиваясь, чтобы на могилу мужа-фронтовика вернули украденный памятник, военный пенсионер был потрясен. Он пришел в редакцию и предложил свою помощь – отправить запросы, обойти инстанции, побывать у вдовы фронтовика. И мы одобрительно приняли его предложение, потому что в редакцию поступает столько горьких писем, что маленький коллектив просто не имеет возможности отвечать на все просьбы.
Валерий Иванович горячо взялся за дело. Пошел в краевой военкомат, отправил запрос военному комиссару Ставропольского края Владимиру Тельпову, сел в автобус и поехал в Невинномысск к своей престарелой подопечной.
Людмила Павловна потом призналась нам, что впервые за три года встретила человека, который так внимательно выслушал ее, изучил все документы. Валерий Иванович пробыл у пенсионерки несколько часов, а сразу от нее отправился на прием к председателю городской думы Невинномысска Надежде Богдановой. Надежда Михайловна сказала, что знает про ситуацию с памятником, уже сделала несколько запросов. «Уж должны были бы разобраться – третий год тянется история», – мягко упрекнул спикера офицер.
«Беду Людмилы Павловны я переживаю очень болезненно, у меня просто в голове не укладывается, как можно так обращаться со стариками – грубо, унизительно, надменно... А то, что памятник на могиле фронтовика подменили, так это вообще выше всякого понимания! – говорит Валерий Иванович. – Если эта история выйдет за пределы края, про Ставрополье снова заговорят на всю страну, потому что происшествие действительно из ряда вон выходящее, это пощечина общественной морали.
Наше поколение с детства воспитывалось в глубоком уважении к фронтовикам. Мой отец – участник Великой Отечественной войны, в 16 лет он ушел в партизаны – на фронт его, подростка, не брали. Получил несколько ранений, пулевых и ножевых, прослужил в армии восемь лет... Вот почему мне так горько читать письма Людмилы Павловны, вдовы советского солдата, чья посмертная память сегодня так цинично оскорблена.
Неприятно удивляет, что после трех публикаций «Открытая» газета не получила ни одного официального отклика! Молчат все – уполномоченный по правам человека, совет ветеранов, военный комиссариат, и, что особенно меня задевает, молчит мэр города Сергей Батынюк.
Правильно вынесла ему общественное порицание «Народная инспекция»! Верно написала «Открытая», не слышит высший чиновник города, как кричит от отчаяния вдова солдата. Непонятно, почему редакция до сих пор щадит градоначальника, не включает в члены партии саботажа.
Молчание и равнодушие чиновников третий год убивает достойного пожилого человека, отказавшегося предать память близкого. Лично я, сын фронтовика, сам боевой офицер, не оставлю эту мужественную женщину в беде. Для меня это вопрос чести».

«Народная инспекция» выносит общественное порицание мэру Невинномысска Сергею БАТЫНЮКУ

 
Возмущению нет предела. Высший чиновник рабочего города – человек с каменным сердцем. Он не хочет слышать, как кричит от горя и отчаяния вдова солдата, жертва войны и просто очень старая и больная женщина – Людмила Павловна Трещёва.
11 отписок, полученных ею из мэрии Невинномысска, – высшая степень цинизма городских чиновников, не знающих укорота. Негодующая общественность Ставрополья заявляет: мэр Невинномысска Сергей Батынюк – «заслуженный» кандидат в члены партии саботажа. Неделю вам сроку, г-н мэр!
(«Открытая» №43 от 6.11. с.г.)