Поиск на сайте

Рассказ 84-летней Валентины Павловны Пилипенко о студенческих годах и любимых местах продолжает проект «Был такой город», в рамках которого старожилы делятся воспоминаниями о времени  и о себе

 
Грелись... кочерыжками
 

Когда мой дед Александр Минаевич Пилипенко погиб в Первую мировую, бабушке прислали письмо с печатью 83-го Самурского полка (83-й пехотный Самурский Его Императорского Высочества великого князя Владимира Александровича полк существовал с 1845 по 1916 год. - Ред.). Письмо до сих пор хранится в семье. А о дедушке я больше ничего не знаю.

Мои бабушка, дедушка, папа, я и две сестры – мы все родились в Ставрополе. Только мама из Пелагиады. Во время раскулачивания ее родителей и сестер сослали на Урал. Но до Сибири они так и не доехали. Те, кто ехал с ними, писали потом, что устроились, работают на заводе. Никто оттуда так и не вернулся. Тогда у кого семья большая, тех и забирали. Их было человек 15. Подъехала к дому телега, погрузила людей - план выполнен.

А у Вити, нашего соседа, забрали отца. Тогда слово плохое сказал - тебя в кутузку. Отсидел 10 лет в Иркутске, вернулся. Мы вышли на железнодорожный вокзал его встречать: у нас дождь идет, но тепло, а он в валенках, полушубке – из таких морозов приехал. Жил потом, конечно, недолго.

В одно утро, пока все дети спали, папа ушел, как обычно, на завод, но вернулся быстро, взволнованный, с документами. Мы ничего не могли понять: утро, соседи бегут по улице, у всех в руках бумажки. Потом узнали, что это повестки: началась война. Так мы остались с бабушкой и мамой. Мама ушла работать на завод, и мы почти перестали ее видеть.

В моем детстве по домам развозили уголь, антрацит. С началом войны он быстро закончился. Чтобы топить печку, ходили в лес на Мамайку, собирали сушняк (мелкие сухие дрова). Ближе к осени колхозники порубили кукурузу, от нее остались кочерыжки, мы топили печку ими. Кормил и спасал нас огород - сажали картошку, фасоль.

 
«Яйки, матка!»
 

Во время войны все ходили на рынок слушать радиопродуктор: оттуда передавали, где и как идут бои. Потом пришли немцы. Помню, ходили по дворам с котелками, собирали яйца, молоко, все, что найдут.

Заходят к нам. Немец бабушке кричит: «Яйки, матка!» А у нас одна курица тощая бегает. Проходит в дом, открывает кладовку, видит - на вязанке красный перец. Сорвал его - и в рот. А перец горький! Как же он бесился… Мы за бабушкину юбку попрятались, думали, все, конец нам.

Когда немцы уходили из Ставрополя, забегали в дома, хватали теплую одежду, шали. У них такой зимы не было, а у нас стоял страшный холод. Окна замерзли, мы маленькую дырочку протрем, смотрим. А бабушка нас за шиворот и под кровать: «Немцы убегают, а вы заглядываете. Зайдут, всех перестреляют».

Было несколько зданий в городе, которые немцы пытались уничтожить, но не смогли. Про Гуляеву мельницу бабушка говорила: «Я еще девочкой была, она уже стояла». Раньше мельница подавала сигнал: гудела сначала в 5:30, потом в 6:00, в 13:30 и в 14:00.

И еще ликеро-водочный завод - его тоже пытались взорвать, но он устоял. А типографию напротив Комсомольской горки раздолбали всю. И Кафедральный собор, который недавно восстановили. То ли наши его в войну взорвали, то ли немцы. Весь город тогда рыдал.

 
Чернила из бузины
 

Я училась в школе №33. Она была центральной. Учиться было очень тяжело. Наш преподаватель, Антонина Марковна, давала дежурным по классу кусочек курицы, остальным - по маленькому ломтику кукурузного хлеба и ложке сахара. Тетрадей не было. Писали между строк в небольших книжечках, брошюрках. Чернила делали из бузины: разминали ее и разливали по бутылочкам.

Как-то учительница русского языка, очень красивая, молодая, из семьи побогаче, говорит: «Будем делать стенгазету, приносите вырезки из журналов». А все сидят, молчат: какие вырезки, какие журналы? Мы и газет-то не видели.

Хлеб тогда выдавали по специальным карточкам. Однажды у меня этот талончик украли: зима, на руках варежки, кармашки простые, открытые. Привезли хлеб, все за ним потянулись с улицы в ларек: взрослые побыстрее, а детвора толпилась у входа. Тогда и украли. Как же я плакала! На целый месяц семья осталась без хлеба!

Мы жили на улице Мутнянской, а пункт выдачи хлеба  находился на Мира, за речкой Мутнянкой. Она тогда была маленькая, наполнялась только после дождя. Позже ее заключили в большие бетонные трубы.

Возле речки из-под горы бил ручей. С ведрами на коромыслах спускались к нему, черпаком набирали воду. Колонки появились намного позже, когда по центральным улицам пустили водопровод.

Первая колонка была платная. Возле 9-й школы на углу стояла будка, женщине даешь копейку - она открывает кран, можешь налить воды.

С началом зимы моя бабушка шила нам ноговицы (высокая обувь до колен). Однажды кто-то из соседей раздобыл машинные шины и начал клеить из них калоши.

Летом дети бегали в основном босиком. Чтобы в магазин пойти и что-то купить, такого не помню. Вот однажды мама купила мне на «толчке» чувяки (низкая обувь без каблука) за большие для нашей семьи деньги. Я носила их, пока не порвались. А как порвались, плакала горькими слезами.

 
Студентки-подружки. Валентина Пелипенко в центре в нижнем ряду. Конец 1940-х
 
Никакого «блата»
 

Я окончила семь классов и пошла учиться в строительный техникум. Он назывался тогда нефтяной техникум Министерства нефтяной промышленности. Сначала это был деревянный барак с пятью комнатами, позже мы своими силами достроили во дворе еще один корпус, тоже деревянный.

Наш выпуск 1953 года был пятым по счету, самым большим - 97 человек. В 1949 году среди поступивших было много мальчиков, которые в армии отслужили и вернулись инвалидами.

Во время учебы все получали стипендию. На «двойки» никто не учился, экзамены сдавали с первого раза. В техникуме мы очень внимательно писали конспекты. Когда получили дипломы, директор на собрании сказал: «Вы теперь специалисты, и я очень вас прошу, все конспекты возьмите с собой. Неизвестно, будет ли там, где вы начнете работать, библиотека».

Так нас и готовили - мы всё знали. Точно такие же были пары, перемены, домашние задания, экзамены с билетами... Только никаких «блатных». Стыдно было учиться плохо: парни сидят, а ты выйдешь к доске, ничего не знаешь? Так не пойдет.

Один только предмет ужасно трудно давался – сопромат (сопротивление материалов. – Ред.). Там, конечно, все хромали. Преподаватель даже шутил: «Выучил сопромат - можешь жениться».

Я уже заканчивала техникум, когда папа вернулся домой. После войны он работал в Баку на нефтяных промыслах - поднимал народное хозяйство. Привез оттуда шинель, из которой мне сшили пальто. Я в нем закончила техникум, а Галька, моя младшая сестра, донашивала его, катаясь в нем же потом на санках.

 
Фокстрот в опале
 

В Ставрополе студенты ходили на танцы, в кино. Помню, последняя пара в техникуме, ведет профессор Флоренс. Одногруппник наш говорит жалостливо: «Товарищ профессор, я себя так плохо чувствую…» Профессор его отпускает, а он бежит в кинотетар «Родина» за билетами на всю группу. Мы пару отсидим - и в кино.

В субботу танцы были при техникуме, по воскресеньям ходили в Центральный парк, танцевали танго, вальс, краковяк, польку-бабочку. Но как только начинался фокстрот, музыку выключали. Стоим в тишине, ждем, когда заиграет следующая.

Гуляли мы тогда по улице Мира, до проспекта Карла Маркса. По проспекту все туда-сюда ходили, знакомились, беседовали. Мы с сестрами были богатые невесты - родители пошили нам фуфайки с карманами и воротничком. Летом на «толчке» можно было недорого купить тряпичные босоножки. После танцев, если парни провожают, обувь не снимаем. Не провожают - босоножки под мышку и домой.

Электричество нам провели, когда я уже окончила техникум и уехала работать. Мама мне пишет письмо: «Валя, к нам провели электричество! Это такой свет, что можно вечером белить!»

После техникума мы, студенты, разъехались по всей стране по распределению. Я оказалась в городе Альметьевске Татарской ССР, где отработала почти семь лет. Там я познакомилась с будущим мужем. Он приехал с Украины, окончил там механическое отделение института.

Домой в Ставрополь я вернулась в 1960 году. Устроилась работать в специальное управление №2 треста «СанГазМонтаж», в котором отработала 27 лет, до самой пенсии.

Когда приехала в Ставрополь, площадь Ленина только начинали строить. Белого дома еще не было, только библиотека. Под площадью был скальный грунт. Отбойные молотки раскалывали эту скалу на куски. До этого на месте площади шумел рынок. Там, где сейчас «Ангел», стояли ряды с молоком и картофелем. Там, где потом построили Белый дом, продавали сено и поросят.

Как-то у моей коллеги Любы родился сын, и бабушка его покрестила. Про это дело быстро узнали и закипело: «Как ты можешь?! Комсомолка!»

Юрий Белый, который до сих пор работает в Белом доме, был тогда молодой убежденный коммунист. Он-то и вел собрание. А на повестке – исключение Любы из комсомола. Столько было слез! А тут еще один комсомолец кричит: «С очереди на квартиру ее снять!» Один пожилой мужчина встал и говорит: «Из комсомола – ладно, но квартиру она зарабатывала трудом!» Так, из комсомола Любу исключили, но квартиру оставили.

Такие были времена.

 
Ника КАКОБЯН
 

Комментарии

Slavyan26
Аватар пользователя Slavyan26

«Яйки, матка!» - в калоши прятали, кто посмышлённее.

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях