Поиск на сайте

Что потерял Ставрополь за пару последних десятилетий

 

В 1937 году «Орджоникидзевская правда» опубликовала потрясающе живой и актуальный для нынешнего времени очерк Ивана Егорова (творческий псевдоним Иван Чилим) с бесхитростным названием «Город Ворошиловск». «Крепко строили этот город», - не без гордости за основательность дел и характер земляков начинает журналист свой рассказ, отмотав историю лет на сто назад.
Потом был 1917 год. Вслед за всей Россией жизнь провинциального города, круто взяв влево, стала на рельсы социализма. Старое отвергали и крушили, новое возводили с нуля.
Другое удивительно и поразительно - автор ведет нас по мостику хозяйственной добротности, прочно связавшему и породнившему две планетарно враждебные эпохи. Ведет так уверенно, будто и не было октябрьских событий. В этой покладистости, органичном стремлении к созиданию - всем миром - и кроются преемственность, сила и мощь Ворошиловска-Ставрополя, его прочные традиции. Да и писать романтический образ царского прошлого, не ощущая под собой глубокого фундамента, едва бы кто решился в жутком 37-м.
Ворошиловск, пережив войну, отстроился, вернул исконное свое имя, рос и хорошел, пока в начале 90-х, на этот раз без особых потрясений, не угодил в капитализм. Но не в тот, при котором умели возводить крепкие, на века, стены: былую добротность как ветром сдуло.
Граждане сосредоточенно бросились примерять рыночные одежды. Так увлеклись, что потеряли способность трезво оценивать ситуацию, будто всех хорошенько покрутили в центрифуге. Не преодолев ощущение дурноты от масштабных исторических перепадов, основная масса людей так и зависла где-то между прошлым и будущим в состоянии не то сна, не то обморока. Лишь небольшая горстка обрела ясность мысли, потихоньку двинувшись вперед в созидательных поисках, с верой в правду и чистоту.
А пока низы не на шутку мутило, верхи занялись дележом того, что вчера принадлежало всем. Приватизация, олигархи, алюминиевые-нефтяные-мясные короли,  яхты, виллы, лазурные берега… Вот что пришло на смену добротности и хозяйственности.  
Не унаследовало нынешнее поколение и пламень партийных времен – ни тебе твердых убеждений, ни социалистической идейности, ни партийной сознательности. Ехали-ехали вместе («Наш паровоз вперед летит…»), а потом у столбика «1991-й» как грохнулись, да так и сидим враскоряку - ни вперед, ни назад. Сколько просидим еще, неведомо. Президентский призыв «Россия, вперед!» на подвиги не заводит. Модернизация не вставляет. Наночудеса не цепляют. Да и с чего бы: у народа одни заботы, у элиты - совершенно другие.
За скромный, в пару десятков лет, срок Ставрополь заметно сдал. И не то, чтобы жить стали хуже. Напротив, машинами и дачами обзавелись, осетров под рябиновку по-прежнему кушаем, на Эйфелеву башню посмотреть ездим. Только испарилась куда-то прежняя основательность, словно время лишилось главного своего качества - непрерывности. Ментальный слом оказался страшнее имущественного и социального.
Нашлись и последователи Ле Карбюзье, пустившие зеленые массивы под нож. Разномастное население стараниями чиновников лишилось склонности сажать как можно больше деревьев - сегодня посадишь, а завтра на этом месте харчевенку возведут. Многое из того, что поднималось могуче, широко, крепко, толстокоро, на столетия, обветшало и покосилось.
Понастроили однообразных кварталов из крохотных и тесных комнатушек, куда от безысходности вселишься по молодости и при жизни уже не выберешься. Потом скромное недвижимое имущество по наследству перейдет по нотариальным записям детям - пусть, как предки, борьбу за выживание начинают сначала.
Промышленность была да сплыла, малый бизнес дальше торгашества не продвинулся. По количеству церквей почти вышли на дореволюционный уровень, достигнув числа 15. Но во что верим, если семейные ценности, служебный и профессиональный долг стали категориями скорее мифическими, нежели прикладными?  
Конечно, в коллективную душу современников не заглянешь. Но взглянуть на себя со стороны можно глазами писателя прошлого века Ивана Яковлевича Егорова, описавшего жизнь города Ворошиловска. Каким он был, читайте на 11-й стр.

 

Олег ПАРФЁНОВ

 

Город Ворошиловск

 

Крепко строили этот город. Закладывали глубокие фундаменты. Неторопливо тесали пористый известняк-ракушечник, удобнейший строительный материал, и возводили стены такой хозяйственной добротности, что дома из поколения в поколение переходили по нотариальным записям без всяких изъянов, выражая в полной мере понятие «недвижимое имущество».
Никакие предшественники Карбюзье (французский архитектор, один из создателей своеобразного утилитарно-урбанистического стиля в архитектуре. – Ред.) не тревожили ставропольскую инженерскую мысль беспокойными исканиями. Инженеры тут, по-видимому, были толстые, благодушные, спокойные; они отлично знали свое дело, а по окончании стройки, после молебна, несомненно, пили рябиновку, ели баранью ногу с кашей и цельных осетров, а потом дулись в преферанс до следующего подряда.
Капитальные строения степенны, но не однообразны - иногда с фигурными венецианскими окнами, с витыми колоннами под кудреватыми капителями, с растительно-русалочными кариатидами. Самые богатые дома отделывались - особенно внутри - с восточным привкусом, с примесью красот от Василия Блаженного, с купецкой истовостью, в коей благолепие и долголетие сочетались неразрывно.
Мостовые же клали, как бы готовясь сопротивляться любому землетрясению.
Однажды, когда Ставрополь был объявлен второй нефтяной столицей государства Российского, здесь было решено построить некое величественное здание, способное затмить красоту бакинской Девичьей башни и сделать вызов башне Эйфелевой.
Нефть нашли в одном колодце между Ставрополем и Александровском. Отцы города решили отпраздновать великое событие. Приказали звонить во все колокола. Пили шесть дней и шесть ночей. Потом запрягли в огромный тарантас двенадцать коней цугом, на каждого коня посадили обнаженную деву; сидящие в тарантасе тоже наполовину обнажились, объявили себя чистокровными эллинами и, как таковые, подъехали к дому губернатора с криками: «Зевс! Сойди с Олимпа и прими дары наши!»
При этом губернатору поднесли на золотом блюде камень, пропитанный нефтью.
Губернатор приказал нагих дев прикрыть хотя бы жилетками, а камень, пропитанный нефтью, понюхал и сказал: «Да, знаете ли, это дело пахнет миллионами!»
После этого авторитетного заключения эллины и двенадцать коней, и двенадцать дев нанесли визит архиерею и еще послали уничтожительную телеграмму Нобелю: «Нобель, кобель, чихать мы на тебя хотели».
Однако Ставрополь не вышел в нефтяные столицы по той простой причине, что камень, пропитанный нефтью, оказывается, был нечаянно обронен в колодец одним машинистом локомобиля, обслуживавшего молотилку. 
Машиниста побили, колодец почистили, Эйфелева башня не состоялась, да и не очень-то она нужна была, если принять во внимание, что колокольня ставропольского кафедрального собора видна в ясные дни за 30 километров.
Город скупщиков зерна, крупных животноводов и сановного духовенства - 18 церквей и два монастыря - жил сытно, уютно, богато, вел торг с тремя морями, с горами и степью, строил триумфальные арки по случаю приезда царей, крепко выпивал по этому поводу, закладывал монастыри и семинарии, завоевывал Кавказ, имел в свое время крепостцу и во все времена - огромный гарнизон. Но на тучном курдючно-пшеничном теле города быстро зарубцовывались следы казарменного бытия, оставались только выразительные названия окраин и слободок: Первая солдатская, Вторая солдатская, Третья солдатская. Потом стерлись и номера.
До предоктябрьских времен Ставрополь был благоустроенным, большим, чистым губернским городом. Его разномастные жители - от купцов и помещиков до окраинных козоводов - имели одну хорошую склонность: сажать как можно больше деревьев - тополей, акаций, лип, вязов, кленов, конских каштанов. Все это вырастало могуче, широко, крепко, толстокоро - на столетия.
И о нынешнем Ворошиловске можно без натяжки сказать: он утопает в зелени. Уличные аллеи, бульвары, деревья перед окнами, сады во дворах, общественные сады и парки, просторные, тенистые, без единого сухого сучка, чуть запущенные и оттого еще более выразительные. Каждое тутошнее дерево с его баобабовым размахом за глаза может обслужить полдюжины отдыхающих единиц.
В годы войны, когда красные партизаны Ставрополья (а их было круглым числом сто тысяч) выбивали из Ставрополя ожиревших «эллинов», много упало в город снарядов. А он, этот крепкий каменный город с его толстокорыми садами, только покрякивал, чуть шелушился, не рушился и после советизации потребовал лишь текущего ремонта.
На место исчезнувших «эллинов» он легко принял свыше десяти тысяч советской учащейся молодежи, мускулистых парней и девушек в майках. Здесь обосновались три вуза, пять техникумов, 40 школ, многочисленные лаборатории и научные кабинеты, опытные станции и т.д.
При первом знакомстве Ворошиловск производит впечатление города молодежи, среди которой изредка проплывают архивные старцы с невиданными бакенбардами, старушки в шляпах времен севастопольской кампании. Они продают на базаре хитро открывающиеся шкатулки, бронзовые подсвечники, веера из павлиньих перьев и прочие, не больно интересные предметы, назначение которых дискуссионно.
Ворошиловск за годы социалистического строительства обогатился восемью крупными предприятиями: здесь мясокомбинат, один из самых мощных в Советском Союзе, танкостроительный завод, биофабрика, здесь крупная мукомольная промышленность и т.д. 
При всем этом город остается просторным. Чтобы не создалось впечатления запущенности, дворники по указанию горсовета выковыривают столовыми ножами нахальную зелень, кое-где предательски вылезающую из-под шлифованного камня мостовых. Мероприятие трогательное, хотя и не столь радикальное.
В многочисленных столовых и кафе могут, если посетитель усидчив, плотно накормить, но категорически откажут, если он потребует стакан чаю или молока - хоть залейся. А пьют его, молоко, дома. И чай тоже. Столовая такими мелочными делами не занимается. Вот приедут краевые, они наладят, они умеют. А мы люди простые.
Именно в этих мелочах улавливается налет «провинциальности» нравов города Ворошиловска.
«Вот приедет край…» 
Сегодня это - тема неустанных разговоров во всех общественных местах и частных домах Ворошиловска. Приедет край, по-другому заживет, загрохочет город.
Предстоящий переезд краевого центра ворошиловскими гражданами в частной оценке воспринимается оживленно-радостно. В служебном, учрежденчески-ведомственном отношении люди почему-то чувствуют себя... демобилизованными.
«Надо бы подтянуться, да ведь все равно край приедет - и все будет по-новому».
Краевые работники приезжают пачками, критически осматривают город, в большинстве случаев остаются довольны.
«Большой, хороший город. Надо только привести его в порядок, кое-где починить, кое-где покрасить, подасфальтировать».
Любители надстроек с удовольствием осматривают могучие стены двухэтажных зданий, их вековечные фундаменты: можно надстраивать хоть до пяти этажей - и не пошелохнется. Крепкий, устойчивый город!
Хороши лесистые окрестности Ворошиловска с их размашистым зыбким рельефом, с их многопланностью, совершенно исключающей представление о Ворошиловске как о степном городе.
А к удовольствию любителей больших прогулок, гребного спорта и рыбалочных дел - в восемнадцати километрах от города раскинулось Сенгилеевское (оно же рыбное) озеро с зеркальной площадью в 30 квадратных километров. Быть тут яхт-клубу и самой боевой автостанции.

 

Иван ЕГОРОВ, 
писатель

 

Андрей17 января 2011, 16:39

 
 
 
 

Молодец, Олег. Побольше бы таких сравнений. Читал найденную тобой статью Егорова и улыбался.

 

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях