160 лет назад знаменитый романист Александр Дюма отправился в путешествие по России. Три месяца он провёл на Кавказе.
Каким он увидел мятежный край?
Книга жизнерадостная и чарующая
Летом 1858 года пароходом из прусского Штеттина в Петербург прибыл замечательный гость. Известный романист, книгами которого зачитывалась вся Европа, импозантный исполин, «дышащий силой, весельем и здоровьем», Александр Дюма приехал в «страну северян», как он называл Россию, с грандиозным прожектом: познакомиться с Москвой и Петербургом, проплыть по всей Волге и отправиться на мятежный Кавказ - уж совсем экзотический для парижанина край.
Из поездки Дюма аккуратно высылал отчеты в Париж, где их публиковали отдельными выпусками, а позже издали двумя книгами. Одна из них, «Кавказ», повествует о трех месяцах, проведенных французским гостем в горном краю, еще охваченном войной.
Талантливый писатель и фантазер, Дюма-отец превратил путевые заметки в приключенческую сагу. В ней реальность соседствует с вымыслом, исторические экскурсы - с древними мифами, едкие замечания о злоупотреблениях - с рецептами национальных кухонь, а эпизоды Кавказской войны - с захватывающими любовными историями.
Это «блюдо» Дюма приправил изрядной порцией романтики, юмора и добродушного любопытства. Так что, по замечанию Андре Моруа, написавшего предисловие к переизданию «Кавказа», получилась «книга жизнерадостная, чарующая, полная историй и даже истории».
Какой же полтора столетия назад увидел нашу страну и наш регион автор «Трех мушкетеров»?
По «Лесу крови», мимо «Скалы убийств»
Октябрь 1858-го. Позади у французского путешественника остались прогулки по Невскому, поездки в Эрмитаж и на Елагинские острова, рауты в лучших салонах Москвы и Петербурга, роскошная нижегородская ярмарка, «где бирюзу отмеряют стаканами», охота на зайцев в окрестностях Казани и верблюжьи бега в степях Калмыкии.
Дюма прибыл в Астрахань, а оттуда в дорожной карете отправился в Кизляр. 600 верст по степи - и путешественнику открылись совсем иные виды:
«Все всадники и пешие, какие только нам попадались, были вооружены. Мы встретили пастуха, который носил кинжал сбоку, ружье за плечами и пистолет за поясом.
Даже сама одежда жителей теперь уже имела воинственный характер: невинный русский тулуп, наивную калмыцкую дубленку сменила черкеска серого или белого цвета, украшенная по обеим сторонам рядами патронов. Веселый взгляд превратился в подозрительный, и глаза всякого путника принимали грозное выражение, выглядывая из-под черной или серой папахи».
Прибыв в Кизляр, писатель отправился на прогулку, но был остановлен хозяином дома, который на пальцах объяснил гостю: напрасно-де тот вышел на улицу без оружия.
«Было четыре часа дня и очень светло, поэтому мне и в голову не приходило, что я поступил неблагоразумно», - недоумевал Дюма. Но к совету прислушался - заткнул за пояс «хорасанский кинжал длиною в пятнадцать вершков». А на базарной площади, «не сделав и пятидесяти шагов посреди толпы, вооруженной с ног до головы, понял, какое неуважение должна была оказывать эта толпа невооруженному человеку».
Почти полувековая кровопролитная война на Кавказе близилась к завершению. Через год в Гунибе будет пленен Шамиль. А пока Дюма вдохновенно живописал военные реалии края. Кровавыми легендами ночи назвал он историю мужского кафтана - черкески. «Если бы черкески могли говорить, то рассказали бы о смертельных боях, рукопашных схватках, криках раненых, о последних воплях умирающих», - приводил в трепет парижского читателя пылкий Дюма.
С таким же мальчишеским упоением описывал он укрепленные деревни казаков: широкие рвы, заборы из колючки, стены с бойницами, все ружья заряжены, лошади оседланы, и «каждый мужчина в этих станицах, с 12-ти до 50-летнего возраста, уже солдат. Он сам создает себе ореол, легенду о себе – кровавую, убийственную, страшную».
Опасность будоражит писателя, и сам он с энтузиазмом ищет приключений на свою голову. Можно ему, например, поехать по двум дорогам: одна короткая и не очень опасная, другая длинная, «проходит в двадцати верстах от резиденции Шамиля, соседствует с расположением непокорных племен». Дюма без колебаний выбирает вторую. Ведь своим читателям он обещал посетить стан Шамиля - «титана, который в своих горах борется против русских царей».
Встреча не состоялась, но впечатления от поездки остались сильные:
«На этом пути все грозит опасностью. Нельзя сказать, что неприятель вот здесь или там: он пребывает везде. Чаща леса, овраг, скала – все это неприятели; неприятель не находится и таком-то или ином месте, самое место есть уже неприятель. И поэтому каждый пункт имеет характерное название: «Лес крови», «Ров воров», «Скала убийства».
Дюма в кавказском национальном костюме.
Кипел бы самовар да дымился бы чай в стаканах
Впечатлен Дюма и «страшным величием природы» Кавказа, подобной которой, по его уверениям, не увидишь больше нигде:
«Ни одна страна в мире не была так изувечена вулканическими извержениями, как Дагестан. Горы, подобно людям, кажутся истерзанными от беспрерывной и отчаянной борьбы».
Конечно, в книге много хорошеньких женщин и романтических историй вроде рассказа о любви аварской ханши и татарского бека - потомка персидских халифов. Писатель восхищался красотой местных жительниц: «Особенно замечательны глаза у женщин; видишь одни только глаза, они похожи на две сияющие точки – на две звезды, на два черных алмаза».
О том, что не нравится, он тоже высказывался без экивоков. Русскую пляску, например, сравнил с «похоронными танцами, которые совершали греки на кладбищах». А про кавказские сказал, что это «собственно, даже не танцы, а медленное хождение взад и вперед».
С юмором проехался по дурным дорогам, почтовым станциям, «на которых недостает только одного – лошадей». «Похвалился», что своей европейской особой приготовил пиршество для кавказских блох и клопов, которые всю зиму «вынуждены сосать только окаменевшую кожу линейных или изредка немного менее жесткую кожу донских казаков».
Что касается собственных обедов и ужинов, то известный кулинар и любитель вкусно поесть, Дюма невысоко оценил поварские способности принимающей стороны:
«Русские, по-видимому, вовсе не нуждаются в пище. Судя по тому, что они употребляют в пищу, можно заключить, что еде они не придают большого значения, что процесс этот они отнюдь не относят к виду искусства – для них все равно, лишь бы только кипел самовар и дымился чай в стаканах».
Единственное блюдо, которое, по признанию Дюма, он бы заимствовал из русской кухни, - это осетр в пряном бульоне. Впечатлила его и ботвинья: «Русское блюдо ботвинья - одно из самых вкусных в мире. Отведав его, я буквально потерял голову».
А на Кавказе он, конечно, влюбился в шашлык. «Отличная вещь: по крайней мере ничего лучшего я не едал во время своего путешествия», - признавался гурман и тут же делился подробным рецептом с парижской публикой.
Первое издание «Кавказа». Париж. 1859 год.
Я здесь путешествую, как принц!
Чем писатель был покорен всецело, так это радушием русских. «Я здесь путешествую, как принц, - восклицал он. - Гостеприимство в России оказывается с какой-то особенной прелестью и свободой, которых не встретишь ни у одного народа».
Дюма не знал, что его одиссея проходила под неусыпным надзором царской жандармерии. Во все губернии, куда следовал дотошный француз, поступало предписание вести за ним «самое аккуратное секретное наблюдение и о последствиях донести».
Однако надзор надзором, но везде - от столицы до маленьких провинциальных городков - и знатные, и простые люди встречали знаменитого писателя с распростертыми объятиями. Так что он искренне признавался: «Я не знаю странствия более легкого и покойного, чем путешествие по России. Услужливость всякого рода, приношения всякого вида всюду сопутствуют вам».
Что касается казенных местечек, то здесь иностранный гость выработал стратегию, которая смешит и печалит одновременно: сыграл на склонности русских к чинопочитанию. Его рассказ полуторавековой давности красноречив и, к сожалению, актуален, хоть наши сановники давно не носят галунов и крестов:
«В России все зависит от чина: это слово означает степень положения в обществе и, мне кажется, происходит от китайского. Сообразно вашему чину поступают с вами или как с презренной тварью, или как с важным господином. Внешние признаки чина состоят из галуна, медали, креста и звезды. Носят в России звезду только генералы.
Мне сказали перед отъездом из Москвы: «Странствуя по России, там, где не найдете ни куска хлеба в гостиницах, ни одной лошади на почтовых станциях, ни одного казака в станицах, прицепите какой-нибудь знак отличия – или в петлице, или на шее».
Подобная рекомендация мне показалась смешной, но я скоро убедился не только в ее пользе, но и в необходимости. Поэтому я повесил на мой костюм русского ополченца испанскую звезду Карла III, и тогда, действительно, все переменилось: видя меня, спешили не только удовлетворить мои желания, но и даже предупреждать их.
Поскольку в России за немногими исключениями одни только генералы могут носить какую-нибудь звезду, то меня величали генералом, не зная даже, какая на мне звезда».
В России злоупотребление - священный ковчег
«Я большой охотник до отменных завтраков, но предпочитаю им отменные истории», - признавался на страницах «Кавказа» Александр Дюма. И с удовольствием потчевал этими историями своих читателей. Однако его путевые заметки - отнюдь не сборник увлекательных анекдотов, а документ эпохи, в том числе политический.
В очерках Дюма, написанных в России, чувствуется его симпатия к декабристам и критическое отношение к реакционерам. На орехи от автора получают лицемеры, лжецы и воры всех мастей.
Редко встречаются в заметках строки без улыбки, без азарта, например такие: «Что особенно поражает и больше всего печалит в России, так это запустение. Сознаешь, что земля могла бы прокормить население в 10 раз большее, чем то, которое она имеет».
Но чаще даже о серьезных вещах Дюма пишет с иронией:
«Россия - громадный фасад. Но никто не занимается тем, что находится за фасадом. И что забавно, в России, стране злоупотреблений, все, начиная императором и кончая дворником, хотят с ними покончить. Все говорят о злоупотреблениях, все знают о них, анализируют их и сожалеют о них; это вынуждает воздеть глаза к небу и сказать: «Отец наш небесный, избавь нас от злоупотреблений!»
Очень рассчитывают на императора Александра II в деле освобождения общества от злоупотреблений, и правы. Искренне, всем сердцем он желает универсальной реформы. Но едва касаются какого-нибудь злоупотребления в России, знаете, кто поднимает крик? Вопят те, кого еще не тронули, но кто боится, что наступит их черед.
В России злоупотребление - священный ковчег, и горе тому, кто тронет его: тут же будет сокрушен!»
Русский перевод кавказской одиссеи прославленного романиста.
Это и называют очковтирательством
Своим землякам Александр Дюма как о диковинке рассказывал о том, что в русском языке нет слов для перевода распространенного во Франции выражения arrеter les frais - «положить конец ненужным расходам». «В России издержки такого рода не переводятся вообще: появляются новые или продолжают накручиваться прежние», - делал вывод писатель.
Вот лишь пара «отменных историй» от него на эту тему.
.«Екатерина Вторая ненавидела свечи. До нее свечи зажигали в императорских дворцах. Она запретила, чтобы, неважно под каким предлогом, свеча проникала даже в будку к привратнику. Два года спустя, случайно заглянув в годовые отчеты, она обнаруживает там следующую запись: «Свечи, 1500 рублей».
Она пожелала узнать, кто дерзнул нарушить ее приказ, чем вызвано такое ослушание. Открылось, что по возвращении с охоты великий князь Павел попросил сальную свечу, чтобы смазать животным жиром ссадину на том месте, которое соприкасается с седлом. Ему принесли свечу стоимостью в два су. Эти два су раздули до 1500 рублей. Это и есть то, что называют un frais - приписки».
.«Подобное случилось и с царем Николаем, который вместе с князем Волконским, просматривая однажды счета императорского дома, обнаружил, что за год израсходовано губной помады на 4,5 тысячи рублей.
Сумма показалась ему чрезмерной. Ему объяснили, что зима была суровой и что императрица каждый день, а дамы и фрейлины каждые два дня расходовали по баночке помады, чтобы сохранить свежесть своих губ. Царь признал, что губы названных персон были свежи, но, в конечном счете, свежи не на 18 тысяч франков.
Он обратился с вопросом к императрице, и она ответила ему, что испытывает отвращение к этому средству косметики. Он расспросил дам и фрейлин, и они ответили ему, что ее императорское величество не пользуется опиумной помадой, они тоже не позволяют себе ее употреблять.
Наконец, он справился на этот счет у великого князя Александра - ныне царя, и тот, порывшись в памяти, вспомнил, как в день, когда святили воду, он вернулся в Зимний дворец с потрескавшимися губами и послал за баночкой опиата. Когда велели принести нечто подобное, оказалось, что это стоило три франка!
Значит, еще по-божески, если сравнивать со свечкой стоимостью всего лишь в два су. Это вот и называют un frais - очковтирательство».
Фатима МАГУЛАЕВА
Рецепт шашлыка от Дюма
Поскольку я путешествую для собственного удовольствия, то если встречаю хорошее блюдо, тотчас выведываю секрет его приготовления, чтобы обогатить этим кулинарную книгу, которую давно задумал. Я спросил рецепт шашлыка.
Какой-нибудь эгоист хранил бы этот рецепт в тайне, я же снабжу вас, любезные читатели, и рецептом шашлыка; последуйте ему - и будете вечно благодарить меня за подарок.
Возьмите кусок баранины (филейную часть, если сможете достать), нарежьте его на куски величиной с грецкий орех, положите на четверть часа в чашку вместе с луком, уксусом и щедро посыпьте солью и перцем. Через четверть часа приготовьте жаровню. Маленькие куски баранины наденьте на железный или деревянный вертел и поворачивайте его над жаровней до тех пор, пока мясо изжарится. Вы увидите, что это отличная вещь: по крайней мере ничего лучшего я не едал во время своего путешествия.
Если маленькие куски баранины останутся всю ночь в маринаде или если вы их надолго сняли с вертела, добавьте к ним еще сумаху, и тогда шашлык будет совсем на славу.
Версия для печати
Добавить комментарий