Какая история нам нужна?

Ответ на этот вопрос сообща искали в Ставрополе учёные, политики, общественники

История, пожалуй, как никакая другая гуманитарная наука, находится в фокусе постоянного внимания общества. Сколько копий было сломано вокруг опросов общественного мнения, посвященных трагическим страницам Великой Отечественной войны: о цене блокады Ленинграда, об освобождении Освенцима, о роли личности Сталина в победе…

Своего рода реакцией на общественную дискуссию стало принятие в 2010 году закона, устанавливающего уголовную ответственность за реабилитацию нацизма (его, правда, назвали законом «О противодействии фальсификации истории»). В свою очередь общество «Мемориал» предложило приравнять к экстремизму реабилитацию сталинских репрессий.

Споры вокруг отечественной истории, причем не только XX столетия, не утихают. Споря о прошлом, люди, по сути, обсуждают свое настоящее и будущее. Более того, прошлое страны остается полем холодной гражданской войны, и конца этой войне не видно. История в России больше, чем история.

Вместе с тем и государство, и общественность сходятся в одном: знать собственную историю современному человеку жизненно необходимо. Вопрос в том, каким должно быть это прошлое.

Совсем недавно отгремела полемика о создании единого учебника российской истории, который предложил министр Дмитрий Ливанов. Вместе с отставкой чиновника временно отказались и от его идеи.

Эксперты выделили спи сок «проблемных» вопросов в российской истории, которые вызывают настоящий раскол в обществе и профессиональной среде. И в этом списке оказалась едва ли не половина самых значимых дат и событий, начиная со Смутного времени и заканчивая перестройкой и реформами Гайдара. Страна слишком велика и разнообразна, чтобы смотреть на ее прошлое с одной колокольни.

Практикующие учителя опасаются, что навязывание единого стандарта не позволит им учить детей самому пониманию истории, а сведет уроки к усвоению определенной идеологии. Однако немало тех, кто убежден: учебник истории должен быть единым, но при условии того, что в нем необходимо отразить разные точки зрения на одни и те же события. Иначе, выбирая учебник, ты выбираешь историю.

Через три года история станет обязательной в «линейке» ЕГЭ. Это новшество, как и следовало ожидать, также вызвало противоречивую реакцию. Мнения профессионалов разделились. Одни говорят, что практика приведет исключительно к натаскиванию на тесты в стремлении добиться высоких оценок. Но есть мнение, что ЕГЭ стимулирует аналитическое мышление и умение выделять в историческом материале главное. Так или иначе, не познав собственное прошлое, нельзя будет получить аттестат зрелости и уж тем более поступить в университет.

***

Два года назад в России появилось Вольное историческое общество (ВИО), куда вошли более полутора сотен ученых - историков, социологов, философов. Есть среди них и академики РАН, и вузовские преподаватели, и школьные учителя.

Два года ВИО трудилось над монументальным трудом «Какое прошлое нужно будущему России». И на днях этот доклад представили в Ставрополе, для чего краевую столицу посетили два члена Вольного исторического общества - Александр Рубцов и Григорий Юдин.

В прошлом году ВИО про- вело серию глубинных биографических интервью в разных городах России. Среди опрошенных были музейные работники, краеведы, журналисты, школьные учителя истории, общественные активисты. С каждым беседовали не менее часа.

На основе исследования историки пришли к мнению, что сегодня в России можно выделить два вида исторической памяти - государственную и личную.

Государственная память в современной России, как правило, представлена национальными праздниками, памятными датами, кино- и телефильмами...

Иными словами, это героизированная версия прошлого, в центре которой - биографии полководцев и иных государственных мужей. Это история завоеваний и побед.

История страны с позиций государственной памяти подается во всем ее блеске и непогрешимости, в благолепии деяний и свершений, подвигов руководства и окормления народа. При этом эта история тесно увязана с идеологией, ведь некритичное принятие приукрашенной истории является прообразом столь же некритичного отношения к действиям власти в настоящем.

В основе государственной памяти, приходят к выводу исследователи, лежит консервативный миф, лишающий Россию историчности. Это миф о том, что «здесь так было всегда», что страна лишена внутренних конфликтов, а вся история сводится к перечню побед и благих деяний.

Реформы и революции, которыми изобилует российская историческая хроника, предстают неподлинными. Даже из биографий великих «отступников», как Лев Толстой, изымаются их конфликты с властями, с государственной идеологией и моралью, с официальной церковью.

Из великого философа Николая Бердяева, тяготевшего к анархизму, в официальной историографии умудрились слепить образ «унылого» государственника.

В угоду историческому мифу переписывается даже история взаимоотношений России с Западом - мучительная, но продуктивная, обогатившая страну культурно, интеллектуально, творчески, духовно. Сегодня все это прячется ради некой самобытности, далеко не всегда раскрываемой по смыслу.

Незаслуженно забыты целые исторические периоды. Так, на периферии оказалось дореволюционное время. В будущем году, к слову, грядет 200-летие блистательного императора Александра II, но каких-либо знаменательных мероприятий по этому поводу ожидать можно едва ли.

При этом табуируются разговоры об ошибках Сталина и трагических поражениях первых месяцев Великой Отечественной войны. Оправдываются многие страницы в истории, как, например, советско-финская война, советское вторжение в Венгрию в 1956 году, в Прагу в 1968-м.

Как констатируют социологи, сами россияне не склонны видеть в истории страны какие-либо изъяны. В 2015 году, по результатам соцопроса, 52% заявили, что никакие эпизоды истории отечества не вызывают у них стыда.

Но есть другая память - личная, семейная. В ее основе лежат воспоминания об истории семьи, дома, улицы, города. Это история повседневности, обыденных практик, история не столько государственного героизма, сколько рядовых граждан, как говорят, простых людей.

Впрочем, эту память все труднее хранить: у большинства россиян отсутствует даже видимый интерес к истории семьи. Как констатируют социологи, лишь 73% россиян знают имена и отчества своих дедов и 26% - прадедов.

Государственная память, несмотря на кажущуюся ее незыблемость, достаточно изменчива, меняется вслед за установками «свыше», имеющими пропагандистские цели. А раз так, то ею и легко манипулировать с помощью планомерного воздействия. А вот личная память, напротив, хранится десятилетиями. Особенно ярко проявляется это в национальных республиках Северного Кавказа.

Различие между государственной и личной памятью авторы работы «Какое прошлое нужно будущему России» демонстрируют на примере Сталина. В марте этого года «Левада-центр» выявил любопытную закономерность: 85% опрошенных оценили роль Сталина в жизни страны как положительную. Однако жить в сталинское время хотели лишь 23% респондентов.

Когда государственная и личная память вступают в противоречие, нередко рождаются исторические мифы. Так, один из опрошенных Вольным историческим обществом музейщиков сказал, что его семья пострадала от сталинских репрессий. Но при этом он убежден, что тема террора чересчур «раскручена» и сегодня стоит рассказывать о прошлом, которое воспитывает патриотизм.

***

Есть, между тем, примеры, когда локальная, семейная память прорывается наружу. Скажем, появились интернет-ресурсы с базами имен погибших в годы войны и репрессий («Возвращение имен», «Книги памяти»), родились акции «Бессмертный полк» и «Последний адрес» (с памятными табличками на домах репрессированных). Общество «Мемориал» рассекретило базу данных работников НКВД, которая опубликована в Интернете.

Пожалуй, самый свежий эпизод - это дело Степана Карагодина, томского крестьянина, расстрелян в 1938 году как «японский шпион». Его правнук, выпускник Томского университета Денис Карагодин, в результате многомесячной изнурительной переписки добился получения на руки акта о расстреле деда. Более того, сумел установить всех палачей поименно. Потомок разыскал внучку одного из чекистов, и та покаялась за грехи деда-убийцы.

Эта акция не имела под собой какой-либо идеологической подоплеки. Для Дениса Карагодина было важно расследовать и юридически признать все обстоятельства гибели конкретного человека, за что он и получил премию «Гражданская инициатива». А сегодня у него много последователей по всей стране.

Одна из важнейших задач в познании своей истории сегодня, и не только в среде профессиональных историков, состоит в искоренении мифов. В более общем смысле это честное, свободное и ответственное отношение к прошлому.

Только так мы сможем определять свое будущее сами, а не по указке сверху.