Сегодня стать известным художником, обладая талантом, но не имея внутреннего стержня, нельзя
Художник встречает меня на пороге мастерской в перепачканном краской фартуке и руками черными, как у трубочиста. Посторонние шумы в эту скромную в размерах, обшарпанную комнатку, несмотря на толчею городского центра, не пропускают толстые стекла еще советской эпохи, откуда вышел и сам мастер. На столе разбросаны эскизы и фотографии старого Ставрополя, тюбики с краской, кисти, тряпки. Углы завалены гравюрами, на полках книги, альбомы, репродукции. На мольберте под выгодным углом к солнечным лучам комнатное пространство делит очередная работа новой серии, еще без названия.
Мастер является сюда на первой маршрутке на 5-25 и работает до обеда - самое продуктивное время, даже ночь с ее тайнами и очищающей, как море, энергией не несет для него столько созидательной силы. Имя этого человека в представлении в крае не нуждается. Однако…
Живописец, график, педагог, член Союза художников России Владимир ГРИБАЧЁВ.
- Владимир Яковлевич, многие художники за новую работу принимаются с трудом, опасаясь, что замысел не удастся. Не боитесь?
- Мною, скорее, владеет не страх, а любопытство и страсть. Что такое новая картина? Это куколка, которая должна превратиться в бабочку. Бывает так, что и замысел сформирован, и эскиз прорисован, а берешься за кисть и понимаешь: рождается что-то иное, более глубокое. Иной раз начинаешь писать ради одной детали, подсмотренной в жизни, а потом рождается идея, и ради сохранения ее понимаешь, что деталь тебе больше не нужна, от нее надо просто отказаться.
- Вы один из немногих, кто профессионально и так много работает в графике. Откуда любовь к офорту, ксилографии, автолитографии, линогравюре - техникам ныне немодным?
- Любовь эта с детства. Я вырос в селе Стародубском Буденновского района, и первое мое знакомство с шедеврами живописи состоялось по репродукциям журнала «Огонек», по своему качеству больше отпугивающим, чем притягивающим.
А вот в газетах тогда часто печатали рисунки пером и тушью передовиков труда, пейзажи, даже натюрморты, которыми я искренне восхищался. К тому же мой школьный учитель рисования Владимир Викторович Гладков привил мне язык линогравюры, которым владел в совершенстве, - на то время, конец 60-х - начало 70-х, в стране как раз пришелся расцвет графики.
- В Ставрополь вы перебрались из Буденновска в начале 1990-х. До этого уже была создана известная графическая серия пейзажей и натюрмортов «Маджарская осень», цикл офортов «Провинция». Тот отрезок творчества, на востоке края, в чем-то особенный для вас, ведь художника во многом формирует среда?
- Буденновский период объединяет, пожалуй, то, что человек в них не главный, он лишь частичка огромного пространства. А на первом плане - косматые облака, плывущие в июльском мареве лесополосы, особенный на закате цвет полыни, до боли в глазах серебряная пыль на иссохшей траве…
В Ставрополе произошло смещение, не резкое, но с годами достаточно явное. Причины, как вы заметили, в среде. Меня окружили именитые художники, надо было не потерять лицо, утверждаться. Был период метаний, какое-то время я забросил близкие провинциальные темы, но потом освоился, вошел в колею. В некотором смысле переломным можно считать цикл из двенадцати гравюр «Песнь молодого вина», потом закружила история Ставрополя.
Но главное - человек, который из частички природы сам стал ее значимым явлением, хотя по-прежнему не самодостаточным. Человек как совершенство, которое пишет, рисует, музицирует, выпивает, веселится, свершает открытия и подвиги, но… напоминает собаку, привязанную у столба и позабытую хозяином.
- Не жалко было покидать Буденновск?
- Жалко, но произошло всё случайно: приехал помочь сыну устроиться с жильем, а потом и сам перебрался.
Но скучаю не столько по Буденновску, где двадцать пять лет проработал в художественной школе, сколько по своей родной Стародубке, где родился и вырос. И с годами туда тянет по-прежнему, хотя никого из родных уж нет там. Это живет во мне чувство оторванной пуповины. Пройдусь по селу, подышу его воздухом, навещу родные могилки - и сразу легче на душе, можно дальше жить, работать.
- Со Ставрополем породнились?
- Породнился, чего, откровенно говоря, не ожидал. Вжился, обзавелся друзьями-единомышленниками, и первые среди них - краеведы Герман Алексеевич Беликов и Алексей Иванович Кругов. Без них я вообще не представляю города, его истории, именно они стали моими консультантами в работе над многими картинами и офортами, завалили старыми фотографиями, картами, книгами по Ставрополю.
Что и говорить, здесь другой темп и ритм, есть возможность выставляться. К осени хочу, наконец, издать каталог своих произведений, до чего никак руки не доходили. Вот и Зоя Александровна Белая, директор музея изобразительных искусств, меня к этому методично подстегивает.
- Владимир Яковлевич, огорчает, что картинные галереи пустуют? На открытие выставок народ еще собирается, а потом до следующей экспозиции - тишина…
- Конечно, огорчает, но выставочные залы пустуют только в провинции, а в больших городах в них не протолкнуться.
Как бы то ни было, музеи изобразительных искусств, как книги, необходимы даже в медвежьих углах. И пусть среди их посетителей одни и те же лица, но ради них надо организовывать выставки, без которых это меньшинство просто задохнется. Благодаря поклонникам искусства государство, в общем-то, и имеет право считаться цивилизованным.
- Так-то оно так, только осталось эту простую мысль донести до тех, кто поставлен в министерствах и ведомствах заботиться о музеях. Что, впрочем, относится и к самим художникам, тоже нуждающимся в заботе государства. Согласны?
- Полностью. В советское время был закон о творческих союзах, государство помогало художникам. Благодаря этой поддержке рождались потрясающие произведения. Вспомнить хотя бы дома творчества по всей стране, в самых живописных местах: в Крыму, под Ленинградом, в Прибалтике, Переславле-Залесском, Горячем Ключе. Большинства их уж нет.
Несколько раз мне посчастливилось побывать в Доме творчества «Челюскинский» в Подмосковье, специально созданном для художников-графиков. Представьте: отдельный номер, кругом природа, бесплатное питание, все условия для работы, мастерские, офортные станки, соседи по комнатам - известные художники со всего Союза. И такого рая - два месяца!
Какие-то попытки поддержать художника государство предпринимает и сегодня, но это так, мелочи. Пенсии у педагогов - грошовые.
Печальная получается картина. Что-то вроде моего графического триптиха с изображением скрипача («Аллегро фуриозо»), виолончелиста («Маэстозо») и саксофониста, обрекших себя на нищенское существование, вынужденных зарабатывать в подворотне.
Вот и получается: был свободен в несвободе, а ныне и в свободе, словно в клетке.
- Раньше люди шли заниматься искусством, учить, лечить, понимая, что это призвание. Сегодня на любую творческую профессию смотрят как на бизнес. Потому, наверное, и настоящих художников всё меньше - чтобы овладеть профессией и достичь высот, надо долго и упорно пахать безвозмездно. Что вы по этому поводу говорите своим студентам?
- Это, наверное, самое сложное в моей педагогической практике - объяснить ребятам, что в наше время профессиональное мастерство с неба само не свалится, а государство в этом не помощник. Тот, кто хочет достичь чего-то на поприще искусства, должен понять: надо упираться, отказавшись от многих благ и развлечений, жить впроголодь, но верить в себя, не дать таланту погибнуть. Если есть внутренний стержень, мечта сбудется. Ну а кто не выдюжит, что ж, можно остаться любителем, писать пейзажи, дарить их знакомым, если повезет - даже продавать кое-что.
- Как говорится, творчество - самонаграда, но и жить на что-то надо. А где грань между творчеством и коммерцией?
- Грань тонкая, а порой просто отсутствует. Скажем, серия рисунков, гравюр, картин под общим названием «Старый город» начиналась именно как коммерческий проект, когда меня попросили что-то сделать ко Дню Октябрьского района. Это было пятнадцать лет назад, вскоре после моего переезда в Ставрополь.
Первую черно-белую гравюру мы сделали на пару с Игорем Девишевым, но она чиновникам не понравилась. Пришлось ее передать в цвете - и тут уж восторгу не было предела. После этого заказы посыпались в изобилии от государственных и муниципальных структур. Так появились работы «У Крепостной горы», «Николаевский проспект», «Ставрополь торговый»… Всего около трехсот, среди них - 25 триптихов.
Но суть в том, что проект, изначально коммерческий, наполнился для меня смыслом куда высшим. Я загорелся познанием дореволюционного Ставрополя - жилыми особняками, магазинами, училищами, улицами, людьми, его населявшими.
- Не смущает, что ваши картины, частичка души, украшают интерьеры чиновных кабинетов, некоторых обитателей которых то и дело сопровождают скандалы с уголовными делами, увольнениями, арестами?
- ...Тут на днях позвонил один чиновник, в кабинете которого висит мое огромное полотно: «Владимир Яковлевич, ну поделись, что такого и в каком месте ты пририсовал, что все, кто переступает порог, сразу упираются взглядом в картину, да так, что оторвать невозможно?..»
Вот я и подумал: если в музей народ не ходит, так, может, тягу к искусству удастся пробудить в высоких кабинетах?
- Вы по натуре политик?
- Избавьте! Я лирик. Политикой, конечно, интересуюсь, но на уровне обывателя. Политические страсти, общественные мятежи я предпочитаю философским беседам, внутреннему поиску.
- А как же полотно «День города, или Ветер перемен»?
Позвольте, напомню читателям: старый Ставрополь, а над ним на воздушных шарах парят Суворов, Ермолов, Николай I, чета Раиса и Михаил Горбачевы, Медведев и Путин, Пушкин, Лермонтов... В отдельных корзинах плененный имам Шамиль и Дмитрий Кузьмин с надписью на шаре «Быть добру!». Короче, все, кто просто бывал в Ставрополе проездом, жили и живут здесь сейчас, влияют на судьбы горожан.
- Кстати, я до сих пор дописываю эту картину. Недавно на ней появился ушедший из жизни мой коллега, замечательный человек и художник Алексей Егорович Соколенко.
На выставках картина всегда собирает много народу, люди подолгу рассматривают ее, «пропускают» через себя историю и современность Ставрополя. Но в этом, наверное, и состоит ее смысл. Заставить задуматься над тем, что на этой земле появились мы неспроста - не только для удовольствия, но и с огромной ответственностью.
- Чем был продиктован отбор персонажей для картины?
- Личным ощущением. И вот что еще важно: никого из своих персонажей я не наделяю характеристиками, все они артефакты.
Более того, я не делю саму историю на хорошую и плохую, нашу и чужую. Именно поэтому в общей корзинке над городом парят, например, белые и красные генералы. Такое вот картинопримирение.
- И куда дует ветер перемен в вашем полотне?
- Как и по всей России, ветер перемен направления не имеет. Но этот ветер приносит не только отчаяние, сомнение, тревогу, а еще надежды и радость.
- В чем тогда состоит миссия художника?
- А существует ли вообще эта миссия? Картина, гравюра, рисунок – это выплеск энергии, необходимость. Когда работаешь, не думаешь, что там тебе предначертано свыше, просто стараешься выразиться и быть понятым. Если сделал это талантливо, картина обретет жизнь, и у нее, возможно, появится свое предназначение.
- Приходила когда-нибудь мысль поменять профессию, сесть за штурвал комбайна например?
- Ни разу! Пишу, рисую, преподаю, и всё очень естественно. Конечно, трудности бывают, но изменить профессии, значит, изменить себе. И дело тут даже не в нравственных установках, а в том, что уйти из профессии выше моих сил. В ней и смысл, и сверхзадача, и отдохновение.
- А за границей могли бы жить, ведь художнику для этого даже не надо владеть языками?
- Путешествовать могу, но переехать за границу навсегда - никогда. Я там просто не смогу работать - без Стародубского, Ставрополя.
Не смогу без людей, которые меня окружают. Если обращаться не к толпе, всегда зомбированной, а к конкретной личности, проникновеннее, искреннее, проницательнее нашего человека на свете нет.
Беседовал
Олег ПАРФЁНОВ
Версия для печати
Добавить комментарий