Поиск на сайте

95-летний солдат Второй мировой Матвей Еремеев вспоминает не тяжёлые окопные будни, а светлые фронтовые минуты - случались и такие...

 

В небольшом доме Еремеевых в Ставрополе светло и прохладно. Деревянные полы выкрашены в красный, окошки - в голубой. Ноги приятно колет шероховатый палас. Из-под телевизора на тумбочке выглядывает кружевная салфетка.
Неожиданным в комнате кажется лишь один предмет - административная карта Евразии над серой бархатной тахтой. И вроде карта как карта, а приглядишься - испещрена значками, которых не найти в «условных обозначениях» составителя. Десятки городов, от Улан-Батора до Дрездена, отмечены квадратиками, заштрихованными красной шариковой ручкой. Это внуки Матвея Еремеева проложили на бумаге боевой путь деда, который во Вторую мировую исколесил весь материк, сжимая в руках баранку военного авто. По разбитым фронтовым дорогам, деревянным настилам в болотах Новгородчины, ледовой трассе на блокадный Ленинград, улицам майской Праги, забросанным цветами, вез он пушки-гаубицы, ящики со снарядами, мешки с сухарями, изможденных людей, горючее для танков и, наконец, Победу.

 

Дружеская рука
После седьмого класса школа посылала Матвея учиться на педагога, а отец наставлял: «Иди в счетоводы». Но парень уперся: в колхозе появились первые колесные тракторы - разве можно было мечтать о чем-то, кроме этих удивительных грохочущих машин? В 1935 году 13-летний Матвей окончил курсы тракториста, затем механика и шофера, и на всю жизнь остался верен своему выбору. 
В 1939-м его, уже опытного водителя, призвали в армию. Из родного казахского села Казноковка Матвея провожали родители, восемь братьев и сестер, и никто, конечно, подумать не мог, что на службе младший Еремеев задержится на долгие семь лет. С пшеничных азиатских полей вчерашний тракторист попал в автобатальон Особой Краснознаменной Дальневосточной армии и принял боевое крещение в необъявленной войне СССР с Японией на реке Халхин-Гол. 
В сентябре бои с японцами закончились, и новобранцев перевели на службу во Владивосток. Здесь осенью 1941 года Еремеева ждала демобилизация, но летом началась Великая Отечественная война. 
Он сидит передо мной - статный синеглазый старик, ровесник революции, 95-летний солдат Второй мировой. Я жду историй о смертельных боях и кровавых схватках. «Да-да, - кивает ветеран, - смертельные бои были, а как же!», но во время рассказа останавливается совсем на других сюжетах. Тех, что нам, слушателям, порой кажутся незначительными мелочами.
Я деликатно молчу, а дочка Матвея Ильича то и дело качает головой: «Папа, ну кому нужны такие подробности?!» Но постаревший солдат не сдается и упорно цепляется именно за такие, «ненужные» детали.
Вот его воинскую часть собирают в Москве. Зима, снег, раненые на санях. В городе бардак и паника, на душе неспокойно: как же так, идем на врага, на гибель, а в столице беспорядок? За Москвой колонна застревает в пробке. 
«Вдруг слышу: «Еремеев! Еремеев!» Что такое? - Матвей Ильич, наверное, в тысячный раз удивляется, возвращаясь памятью в тот декабрь. - Смотрю, ребята знакомые бегут - мы вместе служили на Дальнем Востоке. Только они были старше на год и уже с передовой возвращались. Они меня похлопали по плечу. «Ну, давай!» - говорят».
Пауза. Я жду продолжения, но это всё. Мой собеседник улыбается, лицо в морщинах светлеет. «Я до сих пор помню, как они меня похлопали», - повторяет ветеран и для убедительности касается рукой плеча, по которому 70 лет назад его - встревоженного солдатика в море людей, стоявших на пороге неизвестности, а быть может, гибели, - хлопнула чья-то дружеская рука.

 

Нечаянное объятие
Впереди фронтового шофера ждали километры изрытых снарядами дорог. Матвей Ильич перечисляет занятые города, привычно двигаясь по маршруту, отмеченному квадратиками на настенной карте: Клин, Калинин, Великий Новгород... «Что вам рассказать о войне? Смерть, боль, грязь, кровь».
Детский вопрос, но я не удерживаюсь:
- А где было страшнее всего?
- В Мясном Бору, – вскидывает голову ветеран. - Это местечко недалеко от Новгорода Великого. Мы пробились в тыл к немцам и попали на болотах в «мешок», незамкнутое окружение. Еды нет, боеприпасы заканчиваются. Нас спасали девчата: ночью на «кукурузниках» сбрасывали сухари, консервы, патроны. Через несколько месяцев по приказу штаба мы уничтожили тяжелую технику и стали прорываться живой силой через узкий коридор. Враг обстреливал его с двух сторон, с воздуха бомбила авиация, а проходить надо. Сколько там людей полегло, до сих пор тысячи трупов не прибраны! 
Есть среди фронтовых дорог Матвея Ильича особая – Военно-автомобильная №101, или, как ее чаще называют, ледовая «Дорога жизни». Эта трасса, проложенная по льду Ладожского озера, связывала блокадный Ленинград с «большой землей». По ней шофер Еремеев возил в осажденный город продукты, а обратно - истощенных людей.
«Больше двух рейсов в день сделать не получалось - старались выгадать, чтобы не попасть под бомбежку. Не всегда получалось», - скупо рассказывает он и спешит перенестись со смертельно опасной ледовой трассы, из полуторки, заполненной обессилевшими от голода людьми, в другой зимний день и другую, радостную, поездку. 
Блокада прорвана. Город на Неве освобожден. «У меня друг был – Володя Шестаков, его жена Аня всю блокаду провела в Ленинграде, – Матвей Ильич заметно оживляется. – И вот мы поехали ее разыскивать. Нашли дом, в нем бабушку – ее всю войну опекала Володина жена. «А Аня, – говорит, – на смене, скоро должна прийти». Мы выстроились у машины – я, Володя, еще один наш товарищ, Вася, и старушка-соседка. Смотрим – идет, но стоим не шелохнемся. Тут бабушка не выдержала: «Аня, Володя приехал!» Она как вскинется! То ли себя не помнила от радости, то ли слезы глаза застлали, бросилась на первого в нашем маленьком строю. А первым был я!»
Ветеран Еремеев смеется от удовольствия: пусть горячее объятие досталось ему по ошибке, но все же и он оказался причастен к этой по-настоящему счастливой минуте.
Сколько потом после тяжелых боев и бессонных ночей за баранкой тягача он, улыбаясь, вспоминал, как маленькая женщина припала к его груди, перепутав с мужем, как потом все разом заговорили, зашумели, начали смеяться. Аня смеялась и плакала одновременно, и бабушка тоже плакала... Вечером они привезли женщинам консервы и хлеб. 
А разве можно хлеб в освобожденном Ленинграде назвать «незначительной мелочью»? 
  
 

«Жалко! Жутко!»
Нет, он, конечно, все помнит о той войне - смерть, боль, кровь, грязь... «Да что рассказывать? Горе одно. Утром с товарищами ешь кашу из одного котла, а через два часа накрываешь плащ-палаткой их тела, сложенные в воронке, и все, что можешь для них сделать, – дать три залпа в воздух… Даже сегодня мне все это снится - бои, разбитые дороги, взорванные подвалы, повешенные полицаи…»
Сколько смертей он видел на фронте, а та казнь в Прибалтике, на которую их вывели смотреть всем строем, почему-то впечаталась в память намертво. Матвей Ильич вспоминает: рея с петлями, трое приговоренных – то ли шпионы, то ли полицаи, таблички на груди, ящики из-под патронов вместо табуретов, которые по команде выбивали из-под ног… А я не пойму, чудится мне или в голосе ветерана правда звучит сочувствие? И в ответ на незаданный вопрос слышу такое «неразумное», но такое человечное: «Жалко! Жутко!»
И снова ветеран Еремеев торопится дальше, к Победе, и задерживается только на редких армейских радостях, и снова пускается в «ненужные» подробности. «В немецком городе Опеле мы искупались в бане - первый раз за всю войну! Там парная такая необычная - садишься в кресло, застегиваешься, пот с тебя градом течет. А потом хочешь - в душевую иди, хочешь - в бассейн ныряй. Да еще нам все новое, чистое выдали. Так мы будто заново родились…»
«А 9 Мая встретили в Праге. На улицах толпы людей, все с цветами... Под городом мы наткнулись на продовольственный склад, чего там только не было – фрукты, французское шампанское в ящиках! Такой вот День Победы выдался...»
В мае сорок пятого фронтовая дорожка Еремеева завернулась кольцом - и снова привела его на Дальний Восток. Все закончилось, как начиналось, – четырехмесячным противостоянием с Японией и сентябрьской победой советских войск. Отсюда пролегла новая, мирная дорога Еремеева – домой. А дом он нашел, где не ждал.
Тяжелую технику с Дальнего Востока пригнали в Ставропольский военный округ. Еремеев попал в автополк, вывозивший зерно, и в Новомарьевке познакомился с будущей супругой. Через год демобилизовался, женился, да так и осел в Ставрополе.
Устроился на мясокомбинат, пять лет варил колбасу, но затосковал без любимого дела. Понял, что место его не у котлов с мясом, а в гараже, рядом с машинами, туда и перевелся шофером в 1951-м. А в 1978-м вышел на пенсию уже директором автобазы Ставропольского краевого производственного объединения мясной промышленности... 
Когда мы уходили, ветеран остановил Валентину Мурчалину, председателя Совета ветеранов 14-го микрорайона, которая и привела меня к 95-летнему солдату:
– Спасибо, Митрофановна!
– Да за что, Матвей Ильич?
– Вы мне свет подарили. Спасибо…
Что же такого важного рассказал он нам о войне? За что цеплялся через 70 лет после смертельных боев и кровавых схваток? За товарищеское похлопывание по плечу, нечаянное объятие чужой жены, баньку в Опеле, ящики шампанского в Праге... Не свет – ничтожные просветы, но они помогали солдату выстоять в кромешном фронтовом аду. Наверное, потому, оглядываясь сегодня на войну, ее боль, грязь и горе, он упрямо вспоминает не смерть - только жизнь.

 

Фатима МАГУЛАЕВА

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях