Поиск на сайте

В минувшую пятницу несколько сот казаков со всего Изобильненского района должны были собраться на коллективный молебен в храме станицы Рождественской: просить Божьей милости – дать России и своей малой родине Ставрополью национальный мир и спокойствие.
Но спокойствие было взорвано сообщением о совершении насилия в отношении парня-станичника. Казаки бурлили. Общий молебен отменили, но кто отменит их право мыслить, рассуждать и делать выводы: кто в действительности здесь «раскачивает ситуацию»?
Вывод лежит на поверхности: районная власть ведет себя «перпендикулярно» интересам населения, она не слышит людей, не решает все обостряющихся проблем, более того – пытается запугивать наиболее активных из них, чтобы те терпели и не роптали.
Задержание атамана Степанова на шесть часов в районной полиции, где ему шили дело по административному нарушению, якобы за проведение «несанкционированного пикета», – незаконное применение госресурса для подавления конституционных прав законопослушного гражданина, который не сделал ничего, что могло бы вызвать к нему интерес силовиков.
Наоборот – это работники правопорядка осознанно надуманно именовали «несанкционированным пикетом» встречу жителей станицы с приглашенным корреспондентом «Открытой» и координатором ставропольского общественного движения «Народная инспекция» Владимиром Полубояренко, кавалером президентской медали «Защитнику свободной России».
Превысившие свои полномочия районные силовики осуществили своего рода фальсификацию – интерпретацию в политическое событие этого ничем не примечательного факта. И эта фальсификация предпринята с целью сокрытия истинных правонарушений, не исключено, что и преступлений конкретных представителей структур власти в районе. (Ведь таким «правонарушением» они не признали состоявшуюся следом встречу журналиста местного выпуска «КП» с жителями станицы, что объяснилось просто: появилась публикация, до глубины души оскорбившая изобильненских казаков унизительными эпитетами в их адрес. «Все перевернуто с ног на голову», – негодовали станичники:)
Мало того, надуманному «нарушению» силовики силятся в интересах местной власти придать «правовой» характер, передав «дело Степанова» в районный суд. И вот здесь возникнет новая коллизия – уже не надуманная, а реальная и опасная, поскольку связана с нарастающим возмущением людей откровенным надругательством над справедливостью.
Как сообщил источник, для молчаливой поддержки Степанова в судебное заседание приедут казаки со всего района. «Открытая» и «Народная инспекция» также решили присутствовать в качестве независимых наблюдателей. Судебное заседание откладывалось дважды. Теперь оно назначено на пятницу.

 

Мы, казаки-изобильненцы, благодарим «Открытую» за то, что ответила на наше приглашение и у станичного храма, святом месте для нас, православных, выслушала жителей станицы, рассказавших, что их тревожит и волнует, но никак не волнует местную власть.
Прочитав статью в «КП», мы, станичники, поняли в большей, чем прежде, степени: линия фронта войны за достойную жизнь проходит и через СМИ, что власть использует в своих целях, и через «акул пера» с гибким позвоночником, которые, ни в чем не разобравшись, легко бичуют патриотов России, к которым относит себя казачество.
Защитником своей родины я считаю и себя – у меня на это есть полное право. Отечеству служила вся моя семья, в том числе и я, в критический для страны момент оказавшийся в эпицентре чеченской войны с оружием в руках. Расскажу лишь о нескольких ключевых моментах своего казачьего рода и о себе.

 

Тайна, потрясшая семью
Настоящим потрясением для меня была публикация в 1995 году в газете Северной Осетии под названием «Казаки помнят своего атамана», из которой я впервые узнал о трагической истории своего деда-казака Игната Викторовича и о том, что настоящая фамилия нашего казачьего рода вовсе не Степановы, а Руденко.
С непередаваемым душевным волнением читал я о своем деде Игнате Руденко – атамане станицы Сунженской, основанной казаками на границе проживания двух северокавказских народов, исторически не доверяющих друг другу.
Как подтверждено исследователями, именно казачество, вставшее между ними своими станицами, и создало в итоге тот социально-этнический баланс, который обеспечивал воинственному Кавказу мир и спокойствие с ермоловских времен его «замирения».
Казаки быстро адаптировались к культуре и традициям северокавказских народов, жили с ними дружно, даже создав уникальный в мировой истории институт, когда дети национальной элиты воспитывались в казачьих семьях и соответственно малые казачата росли в горских семьях.
Этот этнический баланс был злодейски сорван большевиками, устроившими в начале тридцатых годов прошлого века кровавую резню казачьего населения силами регулярных частей красноармейцев и местных националистов.
Это был в чистом виде геноцид казачества как класса: 35 тысяч патриотов, извечных защитников России, были зверски запытаны и убиты.

 

Деда спасли станичники
Очень немногим удалось спастись. Среди них был мой дед Игнат – атаман станицы Сунженской – образец казачьей чести.
Человек сильный духом и весьма образованный по тем временам: окончил даже музыкальную школу при администрации наместника Кавказа, обладал хорошим голосом и пел в казачьем хоре, играл в спектакле «Иван Сусанин», которого почитал как спасителя родины.
С ним дружили известные люди той эпохи, например, он был дружен с великим оперным певцом Собиновым.
В силу многих личностных достоинств атаман Игнат Руденко был непререкаемым авторитетом и среди казаков, и среди горцев. Они его и спасли – в бочке с зерном вывезли из станицы, где рыскали в его поисках энкавэдэшники.
Но в опасности оставалась огромная семья деда – 15 детей. Один из них был приемным сыном, глухонемым от рождения. При раскулачивании, когда у голодающего крестьянства реквизировали весь хлеб, он законопослушно отдал все зерно, остатки доедала его семья. Спасая ее, он отказался от пищи и умер от голода. Голод выкосил девятерых детей деда, выжили только пять дочерей и сын – мой отец.
Тайно вернувшись в станицу, мой дед вывез семью, которая уже носила фамилию Степановых. Атамана Руденко продолжал выслеживать НКВД, и, путая следы, дед перевозил родных с места на место – не в силах покинуть родной ему Северный Кавказ, где всякий раз жители предупреждали его о подстерегающей опасности.
Дед Игнат оберегал детей от взрослых переживаний, он за них боялся и до конца жизни не выдал тайны. Мой отец и, естественно, внуки деда росли, не зная своей настоящей казачьей фамилии – Руденко. До 1995 года.
Век буду благодарно помнить тех журналистов, которые возвратили нашей семье и имя, и происхождение рода, в отличие от упомянутых выше корреспондентов «КП», которые походя приклеили нам ярлыки вырожденцев.

 

История казачьего рода – история страны
В истории нашей семьи ярчайшим образом отразилась безумная драма российского казачества. Беспримерных тружеников, пахавших и сеявших с винтовкой за плечами, всегда готовых прямо от сохи защищать границы Российской империи, вырезали почти под корень большевики-босяки.
Потомки и поныне, взобравшись в начальственные кресла, живут «по-босячески», гробя экономику России, присваивая себе все, что плохо лежит. Административным ресурсом они душат самых активных, самых деятельных сограждан, которые мешают жить за народный счет. Это их вечная «песенка»: «Мы не пашем, не сеем, не строим, мы гордимся общественным строем».
Но продолжу далее свой рассказ о том, как сложилась моя судьба – внука атамана Игната Руденко, моего многострадального замечательного деда-казака, чьи редкие фото я бережно храню в семейном архиве.
После странствий мои родители – отец Михаил Игнатович и мама, яркая характером и внешностью кубанская казачка Раиса Григорьевна, – осели в селе Октябрьском, близ родной станицы деда Сунженской.
Отец воевал на фронтах Великой Отечественной, награжден орденами и медалями, после войны работал на железной дороге, дослужился до начальника Гудермесского депо, самого крупного железнодорожного узла на Северном Кавказе, и работал там до 1989 года, до выхода на пенсию со званием «Почетный железнодорожник».
Его уже 15 лет нет с нами, он не успел узнать то, о чем рассказали в газете исследователи казачьей истории. И это, конечно, гложет мою душу.
Ну а я отслужил в армии, потом окончил школу машинистов и стал водить тепловозы в Гудермесском депо. Работал в удовольствие, ни одного взыскания, 60 благодарностей в трудовой, в том числе за то, что предотвратил крушение поезда.
Получал приличную по тем временам зарплату – 450 рублей в месяц. И вдруг вызывают в райком партии, говорят: «Пойдешь работать инструктором орготдела, нам ответственные работники позарез нужны, зарплата 150 рублей…» Как же так – втрое хуже жить буду, а у меня уже семья, дети…
Но все равно пошел. Я был, да и сейчас, собственно, остаюсь идеалистом: если родине я нужен в этом качестве, значит, тому и быть, я – ее солдат.
А потом министр внутренних дел Чечено-Ингушской республики меня «выпросил» у секретаря райкома партии – наладить кадровую работу в милиции, где дела шли плохо. Наладил.

 

Кавказ кипел, оружия полно...
Но из МВД уже не отпустили – назначили заместителем начальника гудермесской милиции, когда и началась первая чеченская война. Вот на какое время пришлась горячая и опасная ежедневно и ежечасно работа. Кавказ кипит, оружия у всех полно, горячих голов – еще больше. Дудаев пришел к власти, местные националисты требуют отделения от России, штурмуют государственные учреждения.
Был дан приказ – ехать в Грозный и встать на охрану здания республиканского МВД. Взяли 25 подчиненных, все, между прочим, чеченцы – толковые милиционеры. Заместителей начальника Гудермесского РОВД было двое – я и чеченец Магомед Эльдаров, мой боевой товарищ, с которым я шел и в огонь и в воду. Настоящий профессионал, порядочный человек, каких среди чеченцев было немало, что бы сейчас на всех вайнахов ни навешивали.
Короче, встали редкой цепью по периметру охранять, а вокруг огневые точки. Боевики-снайперы готовы стрелять с крыш, из окон прилегающих зданий. Затем на штурм металлических ворот МВД пустили груженый «КамАЗ».
Мы готовились к отражению нападения: пусть знают – тут тоже мужчины не из трусливых. Мои милиционеры передернули затворы автоматов, взяли на изготовку – ждем. Нападающие встали тоже, стоим, прикидываем, у кого вперед сдадут нервы.
В итоге те отогнали «КамАЗ» в сторону – подошли со словами: «Здесь тоже мужчины есть». Жмут руки, одобрительно вспоминают отца, так как наша семья в республике была известной и уважаемой.
И это обстоятельство помогало мне в тяжелых условиях конфронтации без кровопролитий разводить конфликтующие стороны. В начале войны это еще удавалось, страсти и ненависть пока не сносили крыши у чеченцев, ведь многие продолжали работать на госслужбе, например, у меня в отделе.

 

Любой власти нужен порядок
Однажды получаю приказ из республиканского МВД выехать в сторону села Герзель, которое на самой границе с Дагестаном. Сообщают: там дудаевцы перекрыли путь приезжему ОМОНу в количестве 300 человек, которые выехали по тревоге на границу, где происходили стычки между дагестанцами и чеченцами.
ОМОН сопровождала патрульная машина с дагестанскими милиционерами, и местные чеченцы, решив, что в соседней республике под раздачу попадут их соплеменники, перекрыли дорогу.
Теперь уже в этой точке атмосфера раскалилась добела. Ищу командира боевиков, он возбужденно кричит что-то про политику России, я ему спокойно в ответ: политикой не интересуюсь, но любой строй без милиции не обойдется, нужен порядок. А я здесь за него отвечаю.
Почти сутки длилось противостояние, сотни взвинченных и голодных людей стояли друг против друга. Что тут могло быть, страшно и подумать. Ждали российской помощи, но она так и не пришла.
В эти дни в Чечню приехал Хасбулатов, в то время председатель Верховного Совета РСФСР. Надеялись, что прибудет сюда, разведет враждующие силы. Но он поехал в свое родовое имение шашлыки есть…
Я стал барьером между ОМОНом и боевиками, попросил двух чеченских директоров совхозов привезти сюда продукты, воду. И все время разговоры, убеждения, взывание к разуму, душе, Всевышнему, который, что ни говори, у всех один.
Дудаевцы подошли к двум машинам, где сидели дагестанские полицейские, сопровождавшие омоновцев, и стали их переворачивать, дело запахло кровью. Огромных усилий стоило мне эту ситуацию разрулить, спасая полицейские экипажи дагестанцев.
На следующий день возле села Кошкельды традиционно начал работать огромный рынок, куда съехались жители всех республик. И к нашей сложной ситуации добавился еще и затор на дороге. Я убедил командира дудаевцев направить 80 молодых чеченцев, чтобы те навели порядок на дороге. Они это сделали и доложили мне.
Мало-помалу напряжение стало спадать, боевики освободили дорогу для ОМОНа, который, в конце концов, успел предотвратить нежелательное развитие событий на границе между республиками.
Я почувствовал, что все обошлось, когда командир дудаевцев с приближенными пришел ко мне и пригласил в дом к обеденному столу. Это был знак особого уважения…

 

По худшему сценарию
Но в республике события, тем не менее, развивались по худшему варианту. Никакие локальные усилия, которые предпринимались отдельными лицами для стабилизации ситуации, уже помочь не могли, и я принял решение уехать с семьей из Чечни, все больше погружающейся в ад жестокой войны.
Я уже год не получал зарплаты как сотрудник милиции, перебивался с семьей как мог, выжить помогали мои любимые пчелы: они исправно носили мед – животворящий продукт природы, которую терзала война.
Все чаще поступала информация о зверствах исламистских радикалов, которые начали вытеснять русское население, грабить, убивать, насиловать. Это происходило на глазах семей и родных…
Россия бросила своих сограждан в беде, и все спасались как могли – уезжали нищими, обездоленными в никуда. В ноябре 1992 года я прорывался из Чечни с имуществом семьи и родных, вооруженный, готовый к любому нападению.
Вместе с семьей – женой, нашими родителями и тремя дочками – поселились в Изобильном, где жила дальняя родственница. Власти встретили нас равнодушно, как и большинство бежавших от войны русскоговорящих граждан, да еще и подозрительно.
Последствия войны доставали меня и здесь. В Изобильный к нам приехала дагестанка Хижана с 14-летним сыном Артуром и просила временно приютить его в нашей семье – боялась за его безопасность, поскольку его отцом был чеченец, а противостояние представителей двух народов продолжалось.
Артур прожил в нашей семье почти год... Так что пусть никто не обвиняет казачество в национализме, мы лишь против тех, кто приезжает к нам со своим «уставом» и творит беззакония в нашем доме.
В Изобильном я пытался устроиться в милицию, но там прямо сказали, что выходцам из Чечни не доверяют, предложили работать участковым. Работал честно, на износ, пытался всем помогать чем мог. Денег на бензин не давали, мотался на своей машине, за свой счет. И опять пасека только и выручала, она и спасала от нищеты, ведь я взяток никогда не брал и никому не давал.
На моем участке был порядок, население меня уважало. Дослужился до подполковника…
Я люблю Ставрополье, его людей, никогда не откажу в помощи любому, кто прав, но унижен, и неважно, какой он веры и национальности.

 

В стороне отсиживаться не буду
Кровь деда Игната, прославленного сунженского атамана, не дает мне отсиживаться в стороне. Я хочу возродить у казачества чувство того, что они – хозяева на этой земле, потому что им здесь детей и хлеб растить, обеспечивать порядок и межнациональный мир.
В июне этого года я избран атаманом Изобильненского городского казачьего общества, и оказался перед целым ворохом нерешенных проблем. Вопросов и обид накопилось много, они никак не решаются местной властью, которая ведет себя непатриотично!
Раздавая земельные участки земли на 49 лет порой очень подозрительным людям и по странным основаниям, всего 700 гектаров выделили казачьему отделу Изобильненского района, который пытается на крохотные деньги, получаемые от аренды земли, шить обмундирование, охранять общественный порядок, воспитывать из маленьких граждан патриотов, защитников.
Казачата у нас состоят в пяти детских организациях «Беркут», где, занимаясь спортом, растут сильными, здоровыми, собранными, учатся владеть оружием – готовятся к достойной службе в армии.
Мы создали казачью дружину, несем охрану службы в храме, на многолюдных мероприятиях… Конечно, это недостаточное поле деятельности казаков, которые сегодня словно неприкаянные.
Между тем, отвечая на призыв президента Путина, мы хотим и имеем право активно участвовать в создании лучшей и более справедливой жизни для всех граждан.
Мы говорим об этом на сходах, мы хотим, чтобы нас услышали другие сограждане, поняли нас, поддержали. Потому мы пригласили корреспондента, а нас стали запугивать ответственностью за якобы несанкционированный пикет.

 

Шесть часов продержали в полиции
Меня продержали шесть часов в отделе изобильненской полиции, не зная, как состряпать административку. А в это время погибали в духоте и в неимоверной жаре пчелы в ульях, которые стояли загруженными в прицеп (их я должен был перевезти на природу для сбора меда). Дело моей жизни могло погибнуть в ситуации, искусственно созданной сотрудниками силовых структур.
Пока меня удерживали в отделении полиции, в Изобильный прибыли аж пять полковников из неведомых мне ведомств, которые мне не представились. Но один из них мне высокомерно бросил: «С каких это пор вы стали националистом?»
Я был возмущен. Как можно комментировать это бредовое обвинение, исходя из того, что я рассказал о себе и своем роде выше?!

 

Василий СТЕПАНОВ

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях