Исторические параллели народных настроений сегодня и полтора века назад проводит журналист-историк Виктор Спасский
Скоропалительно принятые в последние месяцы законы, ограничивающие гражданские права россиян, – о митингах и демонстрациях, об «иностранных агентах», о клевете и другие – по мнению законодателей из правящей партии, будут способствовать установлению согласия и стабильности в стране и пресекут радикальные настроения.
Создается впечатление, что властвующая элита плохо знает историю своей страны. И потому с завидной регулярностью натыкается на одни и те же грабли. Хрестоматийное «Дело Веры Засулич», размышления над которым мы предлагаем вниманию читателей, ярчайшее доказательство того, что ужесточение, закручивание гаек приводит к противоположным результатам. У любого терпения есть своя точка кипения. И те, кто надеется запугать потенциальных участников ненасильственных манифестаций несусветными штрафами и карами, рискует вызвать к жизни более опасного противника, чем студент с плакатом…
Переполненный зал судебных заседаний буквально взорвался от ликующих оваций. Аплодисменты перемежались топотом и выкриками «Браво! Ура! Молодцы!».
Всего за несколько секунд до этого старшина присяжных надворный советник А. Лохов дрожащим от волнения голосом произнес:
- Нет, не виновна!..
Так, судом присяжных 31 марта 1878 года невиновной была признана Вера Засулич, стрелявшая в петербургского градоначальника генерал-адъютанта Федора Трепова.
Оправдательный приговор Вере Засулич вызвал в обществе бурную дискуссию. Либеральная его часть встретила вердикт с полным одобрением. Одна из газет охарактеризовала его как «правильное выражение политического настроения общества». Самые радикально настроенные заговорили даже о «взятии Бастилии…». Зато консервативные круги решением присяжных были повержены в состояние шока. Ревнители старины нашли в нем проявление «революционных страстей» и чуть ли не толчок к распаду государственных устоев. В салонах высшего света можно было услышать: «Если так пойдет и дальше, то надо бежать из России…»
Что же предшествовало такому всплеску общественных эмоций?
Канва «судебного дела» такова. 6 декабря 1876 года на Казанской площади состоялась первая в России политическая манифестация. Среди арестованных за «участие в массовых беспорядках» оказался и студент А. Боголюбов. После ареста его препроводили в дом предварительного заключения. Во дворе этого заведения и столкнулся с ним столичный градоначальник во время одного из посещений. Боголюбов, вопреки требованиям регламента, не снял перед генералом шапку. У последнего это вызвало припадок ярости, и он распорядился высечь арестанта розгами. Между тем телесные наказания в России были отменены законом еще в 1863 году. За неучтивое поведение строптивца мог ждать карцер, но не физическая расправа.
Вера Засулич узнала об этом случае из газеты. Ее возмутили, как она призналась следователю, «необузданный произвол и жестокость». Она решила отомстить «за растоптанные честь и достоинство» человека, которого совершенно не знала. На тот момент В. Засулич состояла членом революционной организации «Земля и воля». Научилась неплохо стрелять. Купила с помощью друзей в ружейной лавке револьвер и записалась к градоначальнику на прием. Когда он вышел из своего кабинета для опроса посетителей, она шагнула ему навстречу и выстрелила. Раненый «обидчик» повалился на пол, а она осталась на месте, в ожидании ареста.
Что в итоге? Взяв на себя роль судьи и палача, В. Засулич совершила самосуд. И, тем не менее, была оправдана. Как такое могло случиться?
Событие, о котором идет речь, произошло в России в эпоху «Великих реформ» Александра Второго. Во времена той самой «либеральной оттепели», когда законы, призванные перестроить российское общество на более гуманных, справедливых началах, подписывались монархом постоянно. Только вот результаты зачастую оказывались далеки от «предначертанных». Дух крепостничества, сохранившийся в сановной среде, никак не способствовал приходу нового. Реформы шли со скрипом. В уже принятые законы вносились «новеллы», которые выхолащивали их содержание.
Бесспорно, свою негативную роль сыграл и роковой выстрел революционера-террориста Дмитрия Каракозова в Александра Второго в 1866 году. После этого покушения император стал навязчиво подозрителен. А почти всех министров-либералов сменили министры-«ретрограды».
Вот что писал в своем дневнике Дмитрий Милютин, знаменитый реформатор российской армии, двадцать пять лет возглавлявший военное ведомство страны: «Какое поразительное и прискорбное сравнение с той обстановкой, при которой вступил я в состав высшего правительства 13 лет назад! Тогда все стремилось вперед; теперь все тянет назад. Тогда государь сочувствовал прогрессу, сам двигал вперед; теперь он потерял доверие ко всему, им же созданному, ко всему, окружающему его, даже к самому себе».
Как результат: под сенью «Великих реформ» свил гнездо чиновничий произвол, столь характерный для времен Николая Первого. Права, свободы, человеческое достоинство, которыми, казалось бы, серьезно были озабочены на самом верху, в реальной жизни ничего не стоили.
Вот тому очередное подтверждение в рамках «нашей истории». Генерал Трепов, отдав распоряжение высечь студента Боголюбова, одновременно приказал отсрочить его выполнение на три часа. И отправился проконсультироваться к министру юстиции графу К.И. Палену. Как он сам признавался: «Я – солдат, я – человек неученый, юридических тонкостей не понимаю!» И что же? Министр юстиции, главный законник страны, «патриархальный» замысел «по-отечески» проучить негодного молодого человека воспринял чуть ли не с восторгом. Иными словами, как и его давние предшественники, министры-«крепостники», продолжал свято верить в «необходимость самовластья и прелести кнута»…
Чего же тогда было ждать от остальных? Не случайно ключевой фигурой в правительстве на одно время стал шеф жандармов и глава «III отделения Его Императорского Величества канцелярии» Петр Шувалов.
Близкий к правительственным кругам известный публицист И. Аксаков писал: «Никогда цензура не доходила до такого безумия, как теперь, при Валуеве (министр внутренних дел – Авт.). Она получила характер чисто инквизиционный».
А если обратиться к истории «деяний» Александра Второго, выяснится – цензура законом была отменена в один год с отменой телесных наказаний. Такие вот гримасы порождали « Великие реформы».
Что и говорить, проведи Трепов экзекуцию в одной из европейских стран, его отставка, скорее всего, была бы предрешена: либо в результате лавины возмущенных публикаций в прессе, либо под давлением запросов оппозиционных депутатов.
А с него – как с гуся вода. «Наверху» генерала даже не «пожурили» за дикое издевательство над личностью человека.
Вообще столичный градоначальник имел одиозную репутацию. Даже в верхних слоях петербургского общества его недолюбливали. По уровню образования он стоял в одном «строю» с околоточными. Ведь это вовсе не анекдот: в слове «еще» он делал четыре ошибки – писал «исчо». Понятно – «академиев не заканчивал». Поэтому за глаза его называли «краснорожий фельдфебель». Так этого мало. Вдогонку летело еще и «старый вор». Тем не менее он знал толк в службе. Умел держать в столице «нужный» порядок. За что и был ценим царским правительством.
Ну и какой диалог мог установиться у общества с подобными «столпами» пытающегося реформироваться самодержавия? Хуже всего, что «наверху» особенной нужды в диалоге и не видели. Все «нужное» народу по традиции разрабатывалось в «секретных комитетах», а советы, которые шли «со стороны», прежде всего от демократически настроенной интеллигенции, никакого интереса не вызывали. Своеобразным ответом на такую ситуацию стали слова одного из организаторов «Народной воли» Александра Михайлова: «Когда человеку, хотящему говорить, зажимают рот, то этим самым развязывают руки».
Между тем общественное мнение, даже придавленное чугунной плитой полицейского самодержавия, жило и чутко реагировало на происходящее. И эти настроения были не в пользу властной «вертикали». Что воочию и подтвердил оправдательный вердикт на процессе Веры Засулич. Присяжные – девять чиновников, один дворянин, один купец и один свободный художник – были частью общества, не скрывавшего своего разочарования плодами проводимых реформ. Они невольно явились своеобразным камертоном настроений, которые царили среди их знакомых, коллег, других жителей Санкт-Петербурга.
Вел судебное разбирательство председатель Санкт-Петербургского окружного суда Анатолий Кони, человек прогрессивных взглядов, известный своей порядочностью и принципиальностью. Он наотрез отказался выполнять «просьбу» министра юстиции оказать нажим на присяжных, чтобы получить обвинительный приговор. Анатолий Федорович так объяснял причину оправдательного вердикта: «Средний образованный класс петербургского общества, представленный весьма разнообразно на суде, сказал своими восторгами, что он разделяет мотив действий подсудимой. Он, в лице присяжных, выразил, что насилие и произвол правительственных агентов возмущают его настолько, что из-за них он закрывает глаза на кровавый самосуд и считает его делом вынужденным и поэтому вполне извинительным. Это признак опасный, но зато он указывает, в чем зло. Общество требует законности. Оно ясно показало, что на его сочувствие и поддержку нечего рассчитывать, если оно не будет убеждено в законности действий органов правительства».
Вышедшие на следующее утро столичные газеты в своем большинстве в передовицах отмечали, что «решение присяжных представляет собою протест общественной совести, которая была возмущена явным нарушением закона и грубым насилием».
Таким вот образом откликнулась на оправдательный приговор либеральная, демократическая общественность. Консервативная же сразу начала травлю А. Кони. Она утверждала, что он умышленно вел судебный процесс так, чтобы присяжные вынесли оправдательный вердикт. Спорить было бесполезно…
Виктор СПАССКИЙ,
специально для «Открытой»
Версия для печати
Добавить комментарий