Легендарный киевский князь Владимир вознёсся в нашей истории «выше Александрийского столпа». Так в нём чтят крестителя Руси
Картина маслом с киевского князя до нас не дошла. А сведения, обнаруженные в летописях, рисуют противоречивый, не всегда привлекательный образ. У Томаса Манна есть любопытная статья с интригующим заголовком «Преступный и святой лик Достоевского». Таким можно представить и лик князя Владимира.
В молодости нравом он походил на своих свирепых, жестоковыйных предков – викингов. И с легкостью убил старшего брата Ярополка, чтобы занять великокняжеский престол.
По рождению бастард – так в Европе называли незаконнорожденных наследников престола. Его матерью стала наложница князя Святослава, ключница Малуша. О том, что она была незнатного происхождения, свидетельствует и факт сватовства Владимира к дочери полоцкого князя Рогволода Рогнеде.
Согласно летописи, она говорит, что «не хочет идти замуж за Владимира как сына рабыни». Как поступил Владимир в ответ? «Напал на Полоцк, убил Рогволода с двумя сыновьями, и женился на Рогнеде», - читаем у Сергея Соловьева.
А сладострастие Владимира стало притчей во языцех. Летописцы словно наперегонки приводят подробности его любовных утех. «Он был несыт блуда, - пишут они, - приводил к себе замужних женщин и девиц на растление, одним словом, был женолюбив, как Соломон». Приводят даже такие, казалось бы, фантастические сведения: «Кроме пяти законных жен, было у него 300 наложниц в Вышгороде, 300 в Белгороде, 200 в селе Берестове».
О крутом и буйном нраве киевского князя пишут и западные хронографы. Один из них – польский, Титмар Межиборский, называет Владимира «блудником безмерным и жестоким».
Как резюмирует Николай Костомаров: «Летописец наш изображает вообще Владимира жестоким, кровожадным и женолюбивым».
Правда, нужно оговориться, что речь идет о молодых годах князя, о языческой поре его жизни.
Тот же летописец не жалеет ярких красок, описывая образ князя Владимира после крещения. На глазах он превращается из «поганого язычника», ведшего распутную, сладострастную жизнь, обагрившего руки кровью убиенного брата, в страстного неофита (нового приверженца) обретенной веры, возжелавшего строить свою жизнь по евангельским заветам. Летописец Нестор даже пытается показать, какую душевную драму пережил князь, вложив в его уста слова покаяния: «аки зверь бях, много зла творях в поганьстве и живях, яко скоти, наго».
И вот, прикоснувшись к Божией благодати, он спешит творить добро. В результате княжий престол становится больше похожим на министерство социальной защиты. Ведь, как гласит летопись, Владимир велел всякому нищему и убогому приходить на свой двор, брать кушанье и питье, деньги из казны.
Но этого мало, и он говорит: «Дряхлые и больные не могут доходить до моего двора», а потому велел «сделать телеги, куда клали хлеб, мясо, рыбу, овощ разный, мед в бочках, квас, и возили по городу, спрашивая: «Где больные и нищие, которые не могут ходить?» Таким и раздавали».
Летописец утверждает, что сразу после крещения он даже боялся казнить преступников. Отвечал: «Боюсь греха».
Как бы там ни было, а большой знаток истории церкви в еще дореволюционную пору Антон Карташев уверенно писал о князе Владимире: «Благодатно восхотел исполнить заветы евангельские не по имени только, но на самом деле. Все близкие свидетели в один голос говорят о чем-то в этом отношении необычайном, из ряда вон выходящем».
Конечно, все выглядело бы гораздо проще, будь авторы летописей очевидцами описываемых ими событий. А то ведь тот же Нестор, наш главный «документалист», родился почти сто лет спустя после тех времен, о которых он рассказывает. И в основе его «Повести временных лет» лежат предания и легенды…
Поэтому и место крещения Владимира по сей день остается загадкой. Хотя Нестор утверждает, что произошло это в Корсуни, или тогдашнем греческом Херсонесе. И приводит такое послание Владимира византийским императорам: «Вот взял уже ваш город славный; слышал же, что имеете сестру девицу; если не отдадите ее за меня, то сделаю столице вашей то же, что и этому городу».
А те ему в ответ: «Не пристало христианам выдавать жен за язычников. Если крестишься, то и ее получишь, и царство небесное восприимешь, и с нами единоверен будешь. Если же не сделаешь этого, то не сможем выдать сестру за тебя». После чего Владимир здесь же, в Корсуни, принял христианство и обвенчался с Анной.
Правда, пройдя сквозь толщу веков, сей факт в душах далеких потомков как-то не запечатлелся. И в Крым, как в Мекку, никто не ездил. Да и нет там памятной дощечки над местом некогда святой купели.
Может, ее там просто и не могло никогда быть?
Среди историков консенсуса по этому поводу нет с самого начала. Если Сергей Соловьев согласен признать версию Нестора, то его современник Евгений Голубинский, крупнейший историк русской церкви, пишет: «Кто любит занимательные и замысловатые повести, не заботясь ни о чем другом, для кого сказка предпочтительнее всякой действительной истории, того повесть о крещении Владимира должна удовлетворять вполне, ибо достоинство замысловатости ей принадлежит бесспорно».
Или возьмем известного филолога академика Алексея Шахматова. Он, проделав тщательный сравнительный анализ не только русских летописей, но и арабских, византийских и скандинавских источников, опубликовал работу «Корсунская легенда о крещении Владимира». Сделанный в ней вывод гласит: «Повесть о крещении Владимира в Корсуне является искусственным произведением, построенным не на историческом, а на чисто литературном материале».
Что еще позволяет не соглашаться с «Повестью временных лет»? Другие, более ранние, чем она, письменные памятники. Например, киевские древние летописи или «Похвала князю Русскому Володимеру», которую написал монах Мних Иаков. Согласно им Владимир крестился в Киеве или Василиве, своей резиденции, и за два года до похода на Корсунь.
Любопытно, что и сам Нестор в своей летописи признается: «Се же, не сведуще право, глаголют, яко крестился есть в Киеве. Инии же реша: в Василеве. Друзии же инако скажуть». Так что наш знаменитый историограф из известных ему преданий о крещении Владимира выбрал более ему близкое. Вероятно, по идеологическим соображениям.
А в итоге получаем: то, что Владимир крестился в Корсуне, всего лишь летописная версия. Но коль она приобрела по известным причинам стратегическое значение, то и превратилась на глазах в аксиому. Политолог Алексей Макаркин, например, дает этому такое объяснение: «Всероссийские торжества (связанные с князем Владимиром. – Авт.) решают сразу несколько задач. В частности, это дополнительная легитимация присоединения Крыма, сакрализация этого места, без которого, по мнению властей, невозможно было бы пришествие христианства на Руси».
Только опять же: годится ли летописец Нестор на роль главного свидетеля в «открывшемся деле»?
Добавить комментарий