Презумпция виновности

Бывший прокурор Ленинского района Ставрополя Андрей Власов размышляет о том, почему борьба с коррупцией зачастую оборачивается  ее профанацией

В материале «По ложному следу» («Открытая», № 20 от 20 мая с.г.) Андрей Власов высказал свою точку зрения на мотивы, по которым в отношении него возбудили уголовное дело по статье «За получение взятки в крупном размере». 
По мнению экс-прокурора, от правоохранительных органов на местах федеральное руководство требует значимых дел, а потому проведенное в отношении него «мероприятие», - имитация искоренения взяточничества в среде VIPов. 
Власов убежден: он стал объектом борьбы с коррупцией основательно извращенной бюрократической Системой. А в подтверждение своих слов приводит факты противоречий в работе оперативников и следователей.
Так, напомним, выглядит версия человека, обвиненного в преступлении, но оправданного судом. Повторимся: сама редакция не исследовала «дело Власова», но сочла возможным предоставить ему слово, а читатель уж пусть сам рассуждает и делает выводы.
Еще более любопытной представляется нам новая статья Власова, в которой он рассуждает об острых проблемах Системы, прослужив ей много лет. Но сегодня бывший прокурор считает: произошедшее с ним  является результатом порочности этой Системы, способной перемолоть в своих жерновах любого, кто в них попадет.

Преступником окрестили заочно
Что общего между старинной русской сказкой о Бычке Смоляном Бочке и моим уголовным делом, закрученным в духе модных антикоррупционных веяний? События, произошедшие со мной за последние полтора года, доказали: сюжет сказки и ход расследования дела словно выточены по одному лекалу.
Помните, когда герои сказки дотрагивались до соломенного бычка, то один за другим прилипали к его смоляному бочку, таким образом теряя свободу действий? В моем случае тем самым «бычком» стало уголовное дело, возбужденное в сентябре 2007-го даже не в отношении, как формулирует закон, а против меня.
В Конституции РФ и Уголовно-процессуальном кодексе закреплен гуманный и демократичный принцип - презумпция НЕвиновности. Гражданам без специального образования хотелось бы перечислить основные постулаты правосудия, а законникам, продержавшим меня в сизо 19 месяцев, о них напомнить. Вот некоторые из них.
Бремя доказывания вины лежит на стороне обвинения. Никто не может быть признан виновным в преступлении иначе как вступившим в законную силу приговором суда. Обвинительный приговор нельзя основывать на предположениях. Все сомнения трактуются в пользу обвиняемого.
Итак, ни оперативники, ни следователи, ни СМИ, ни даже Генеральный прокурор не могут называть человека преступником, пока это не решит суд. Ну а если, вы спросите, этот принцип не работает, что, мол, тогда? А то, что наказание может постичь любого случайного прохожего, выбранного в качестве жертвы. Преступник же будет гулять на свободе - уважаем и вне подозрения!
В декабре прошлого года одно известное российское информагентство процитировало сообщение пресс-службы краевого Следственного управления о беспощадной борьбе с коррупцией в правоохранительных органах. В качестве иллюстрации приводилось «уголовное дело в отношении прокурора Ленинского района краевого центра Андрея Власова по факту получения им взятки».
Случайно ли до суда меня причислили к взяточникам, обнародовав имя и должность? Да не в кулуарной беседе, а публично, со ссылкой на серьезное ведомство? В таких ситуациях случайностей не бывает. Обычно следователи, руководствуясь принципом презумпции невиновности, держат имена потенциальных обвиняемых в секрете (да и в редакции это подтвердят), мол, до суда ничего не скажем. То, с какой легкостью огласили мое имя  публике, лишь подтверждает: оправдательный приговор следователями был исключен.

Ты виноват уж тем...    
За годы бурных демократических реформ наша правоохранительная система под шумок подменила принцип презумпции НЕвиновности на противоположный: «презумпция виновности». С этой поры все права подвергшегося уголовной репрессии гражданина обернулись его полным бесправием, отсутствием даже возможности быть услышанным: «Оставь надежду всяк сюда входящий».
Тем, кто лично не сталкивался с машиной отечественного «правовосудия», простительно тешить себя мыслью, что этот принцип не про них: с нами, мол, такого  не произойдет, уголовные дела так просто не заводят, а кого и прищучили - поделом, дыма ведь без огня не бывает. В крайнем случае верят, что следствие докажет, а суд разберется. 
Если так размышляет обыватель, это лишь образец его собственного примитивного, дремучего, угнетенного правового сознания. Но когда презумпцией невиновности пренебрегает хотя бы один прокурор, судья, милиционер, это уже удар по всей правоохранительной системе, который рушит самые справедливые законы и благие начинания. 
Объявленная в стране борьба с коррупцией – дело необходимое, его поддерживают все здравомыслящие люди. Но успех мероприятия зависит не от размаха карательной операции и количества уголовных дел по «модным» коррупционным статьям, а от качества расследования. А это возможно только при тщательном, щепетильном, неукоснительном соблюдении принципа презумпции невиновности. 
Едва только этот принцип подвергается сомнению, тут же борьба с коррупцией превращается в сознательную имитацию деятельности, а уголовные статьи о должностных преступлениях становятся инструментом реализации личных интересов чиновников. Рапорт или заявление о взятке фактически становятся обвинительным приговором, а подозреваемый - преступником. Дела этой категории расследуются по  принципу: главное – обвинить. А там уж пусть попробует выкрутиться. Но не выкрутится голубчик! 
Вот тут-то сюжет сказки о Бычке Смоляном Бочке как раз получает свое развитие. При установках на обвинение любое должностное лицо в правоохранительных структурах, вольно или невольно прикоснувшееся к раскручиванию хоть липового, хоть настоящего коррупционного дела, становится заложником липкого «бычка», теряя возможность самостоятельно мыслить, принимать решения, действовать. Причин этому несколько.

Судьбы переплавляют в цифры
Искоренение коррупции - это задача особой государственной важности, она одобрена и поддержана партией власти, депутатами, главами регионов, наконец, самим обществом и  взята под личный контроль президента.
Во-первых, если правоохранитель вдруг посмеет усомниться в справедливости высшего начинания, не исключено, что в следующий раз уже сам Фома неверующий пройдет обвиняемым в «порочащих его связях» с человеком, которого признали коррупционером. Ныне таких скептиков в правоохранительных структурах стараются не держать - способов уволить неудобного сотрудника достаточно.
Во-вторых, свою роль играет психологический фактор. Винтики большого механизма с жесткой иерархией, следователи «автоматом» поддерживают исходную коррупционную версию, не желая замечать очевидных фактов, которые с ней не стыкуются. Ребята с нормальными мозгами и  чистой совестью постепенно становятся заложниками извращенных ведомственных интересов.
В-третьих, это установки органов следствия: количество оправдательных приговоров надо свести к минимуму, а лучше к нулю. Сотрудник, работающий с уголовным делом, оказывается в жестких тисках этих требований. Даже если в ходе расследования он поймет, что обвиняемый невиновен, то все равно будет  двигаться в фарватере сумасбродных начальственных директив.
И, поверьте, никто, кроме обвиняемого, не встревожен тем, что в следственной деятельности, как и в любой другой, возможно напороть ошибок. Например, за чистую монету принять ложные показания свидетелей и потерпевших, не подвергая их критическому осмыслению. Такое уголовное дело занимает свое место в бесконечном конвейере «кривосудия», остановить который никто не рискнет. Если в ходе расследования и выяснится, что человек невиновен, прекращение уголовного дела для следователя чревато самым жестким наказанием.  Правоохранители зачастую уже не помнят, что уголовное дело возбуждается для установления истины, а не для реализации наказания как такового. Как бывший следственный работник я понимаю, что без возбуждения уголовного дела порой невозможно провести первые этапы расследования и установить истину. Но истина ведь не обязана совпадать с первичной версией следствия!
У некоторых правоохранителей атрофировалось чувство сострадания к человеку, его убила «сверхзадача» - сугубо обвинительный уклон расследования любого дела. Да что там сострадание - многие из них даже не сознают, что, отправляя по ошибке человека в тюрьму, они убивают в нем личность, а у граждан - веру в правосудие. Отсидевшие длительный срок в нормальную жизнь не возвращаются - подорвано здоровье, нарушена психика, утеряны профессиональные навыки, прерваны социальные связи...
А вот тут подходим еще к одной причине. Опасаясь, как бы подозреваемый не сорвался с крючка и вся работа следствия не пошла прахом, его при первом удобном случае заключают под стражу. Пребывание в российском СИЗО - это, по сути, настоящая пытка для заключенного, его близких. Это хорошо понимают в правоохранительных структурах, а потому после нескольких месяцев «отсидки» обвиняемого (не осужденного!) согласно требованиям радеющих за статистику чиновников следствие уже не может завершить дело реабилитацией.

Сажать - не пересажать
В прошлом году краевая прокуратура настояла на возбуждении уголовных дел одновременно в отношении шести руководящих сотрудников прокуратуры Промышленного района Ставрополя,  отметая доводы Следственного управления об отсутствии признаков состава преступления. Дела возбудили по троим из них по ч.1 ст. 285 УК РФ («Злоупотребления служебными полномочиями»).
Имелись ли для этого реальные основания, сказать не берусь - этот вопрос к следователям. Поражает вот что: спустя четыре дня зампрокурора края отменил все три уголовных дела как незаконные. Но самое невообразимое - в том, что это проделал тот же сотрудник, который в свое время  инициировал уголовное преследование коллег из районной прокуратуры.
Бюрократическую машину запустили на полную мощь, и следствие, которое вначале было категорически против уголовного преследования, стало так же упорно настаивать на расследовании. Проверка сообщения о преступлении заняла пять долгих месяцев при отпущенном законом трехдневном сроке. Хорошо еще, что вовремя одумались и остановили занесенный карающий меч (счастливое исключение из торжествующего ныне принципа презумпции виновности).
И много ли таких учебно-тренировочных, образцово-показательных уголовных дел из 10 тысяч «должностных», возбужденных в России в прошлом году? А ведь эти «опыты» на человеческих судьбах щедро финансируются государством.
Генеральный прокурор РФ Юрий Чайка - руководитель органа, созданного для надзора за соблюдением закона, - недавно публично заявил, что в случае прекращения уголовного преследования или дела по реабилитирующим основаниям компенсационные выплаты будут удерживаться из зарплаты следователя. Догадались, в поисках какой истины будет следователь пахать при такой установке? Ему проще и спокойнее направить дело в суд и получить любым способом обвинительный приговор, чем два-три года не получать зарплату, выплачивая пострадавшему компенсацию за собственные непрофессиональные действия.
Расследование многих коррупционных дел направлено не на установление истины, а на удержание сюжета, наскоро скроенного из малосостоятельных, а то и ложных версий. О проделанной работе тут же наверх летят депеши и телефонограммы, а  очень крупные победы как подарок преподносят главе государства.
Тут уж обратной дороги у правоохранителей нет. Боязнь за свою карьеру и благополучие толкает их на получение обвинительного приговора всеми средствами. Да и может ли быть иначе, если критерием эффективности антикоррупционной деятельности является количество возбужденных дел и образцово-показательная суровость вынесенных приговоров? Да, преступник должен понести наказание согласно закону - справедливое и соразмерное.
Но сугубо обвинительный уклон - это тупик, в котором оказались силовые структуры давно, и сами из него выбраться не в состоянии. А ничтожная 0,1 процента оправдательных приговоров в судах края от общего количества вынесенных в прошлом году должна не радовать, а угнетать любого здравомыслящего руководителя.  Еще три года назад оправдательных приговоров в крае выносили в тридцать раз больше(как мне рассказывали ветераны прокуратуры, даже в 37-м они составляли около 10 процентов от общего числа).
Как говорится, почувствуйте разницу: прокурор одного из американских штатов был признан лучшим среди коллег за то, что доля его оправдательных приговоров составила всего лишь четверть (!) от рассмотренных судом. И не потому, что там прокурорам  до лампочки, каким будет соотношение обвинительных и оправдательных приговоров. В странах с развитой демократией реально смотрят на вещи и понимают, что следствие и прокуратура могут ошибаться, а суды призваны их поправлять, устанавливая истину.

Есть в жизни место подвигу
Бравурная статистика в отчетах российских правоохранительных органов вдребезги разбивается о реалии, как только несчастье коснется вас лично или ваших близких. Отчетность подомнет под себя и раздавит любого, кто случайно окажется на ее пути. Силовикам не нужны дела заведомо провальные, которые могут испортить нужные показатели борьбы с преступностью. 
Кто-нибудь хотя бы раз обращался в отделение милиции с заявлением, например, о похищении кошелька или другими бесперспективными в плане раскрытия фактами? Чтобы это заявление приняли, вам придется проявить недюжинное мужество и терпение, испытав все «прелести» общения с милиционером. А если чудом вдруг удалось пробить эту несокрушимую стену и по вашему заявлению все-таки возбудили уголовное дело, считайте, что вы совершили настоящий гражданский подвиг! Дальше, правда, как повезет. Может, дело примет законный оборот и его доведут до конца, а может...
Очень не завидую тем, кто попал в поле зрения правоохранительных органов, когда там, не дай бог, недобирают план по нужным статьям. С большой долей вероятности вы станете «субъектом», на котором улучшат статистику, спасающую людей в погонах от нагоняя.
Мой товарищ, оперативный дежурный одного из поселковых отделений милиции, как-то жаловался на свою работу. Представьте, человек сутки отдежурил, но смениться по графику не может - не набрал за смену положенного количества протоколов об административных правонарушениях. Начальник отделения топает ногами, орет благим матом: «Поселишься здесь, пока план не дашь!»
Ну, что делать? Ночь не спал, семья ждет, дел дома по горло, а объяснять майору, что за дежурство всё было тихо-спокойно, бессмысленно. Практика железная: не даешь план - ищи работу.  
В общем, садятся мой товарищ со старшиной в УАЗик и колесят по округе в поисках неосторожно опохмелившихся селян, которым приходится позабыть о своих конституционных правах. 
И такое положение дел неслучайно. О прочности Системы тщательно заботятся на самой вершине властной вертикали.
В одном из недавних интервью председатель Следственного комитета при прокуратуре РФ Александр Бастрыкин раскритиковал институт присяжных заседателей: хотя, мол, и вырос профессионализм присяжных, однако наметилась тенденция к огульному оправданию преступников.  Попытка списать на присяжных профессиональную несостоятельность органов в начальственных устах практически исключена. Бастрыкин убежден, что следователи в целом имеют достаточные навыки раскрытия и расследования преступлений, сбора и закрепления доказательств.    
То, что присяжные портят статистику, правоохранителям известно давно - ну никак не хотят они усваивать ложные ведомственные интересы чиновников, не ставят их выше объективности и здравого смысла! Не первый раз уже руководители прокурорско-следственных органов убеждают власть и общество в том, что присяжные не могут разобраться в сути происходящего и необоснованно оправдывают преступников.
А может, прежде всего надо задуматься именно о качестве следствия?

Ищем-ищем, не найдём
Как работают, а точнее, недорабатывают следственные органы, говорить можно долго, живо иллюстрируя эту картину. Впрочем, за примерами ходить далеко не стоит, расскажу только один случай из собственной практики. Это дело о нападении на предпринимателя Морозова, о котором я уже рассказывал в предыдущей публикации, но под другим углом.
В июне 2007 года в Ставрополе трое бандитов жестоко избили и ограбили некоего предпринимателя Морозова. Изувеченный мужчина обратился в милицию с требованием привлечь к уголовной ответственности разбойников. Казалось бы, расследование тяжкого преступления, к которому относится разбой, милиция обязана была взять на особый контроль, но  дело по непонятным причинам не двигалось. В течение месяца с момента обращения Морозова в милицию не было произведено ни одного (!) следственного действия, а лица, совершившие преступление, не установлены.
Только после того, как прокуратура района указала милицейским работникам на их бездействие, следственная машина со скрипом пришла в движение. Правоохранители арестовали двоих подельников, причастных к преступлению, а третьего полгода безуспешно «пытались установить».
Дело по разбою попало в суд. И вдруг на одном из судебных заседаний потерпевший Морозов видит в зале того самого... третьего преступника, в поисках которого оперативники прочесали чуть ли не весь Ставропольский край! Находящийся около полугода в розыске разбойник свободно присутствовал на процессе, весьма активно поддерживая своих криминальных дружков! Не маскировался, вел себя развязно и даже вызывающе: потягивал пивко, отпускал с места реплики, подавал знаки друзьям-товарищам... 
Самое «комичное» в том, что следственным органам понадобился месяц, чтобы установить личность «неуловимого» преступника и предъявить ему обвинение.  Да и то благодаря многочисленным жалобам Морозова во все инстанции. Получается, истина и не очень-то была нужна?
Так вот, если уголовное дело расследовано полно, всесторонне, объективно и вина обвиняемых доказана, то какая разница, рассматривают ли его профессиональные судьи или присяжные? При этом само расследование, то есть правила получения, закрепления и оценки доказательств, не связано с тем, будет ли преступление рассматриваться профессиональными судьями или коллегией присяжных.
«Участие граждан в отправлении правосудия способствует формированию и становлению гражданского общества. Но с сожалением констатирую: дается это большой ценой», - поясняет Бастрыкин, видимо, под «большой ценой» понимая тот мизерный процент оправданных граждан, которые согласно закону считаются невиновными.
Древнейший и гуманнейший принцип правосудия: «Лучше оправдать десять преступников, чем осудить одного невиновного» нынче перевернут с ног на голову.

Догнать и осудить
Эти размышления подкреплены реальными событиями, где поводом для моего уголовного преследования послужил рапорт совсем юного, 23-летнего, старшего лейтенанта, оперуполномоченного спецслужбы, сообщившего, что он якобы установил факт получения мною взятки.
Десятки людей - следователи, судьи, сотрудники спецслужб, прокуроры всех уровней, включая Генерального прокурора РФ, - хотя бы единожды прикоснувшиеся к моему делу, сотворенному оперуполномоченным, оказались намертво к нему «приклеенными». Уже сейчас, после вынесения оправдательного вердикта, становятся ясными роли различных должностных лиц в этой истории: кто вводил следствие в заблуждение, а кто поддался ему, не смея противиться очевидным фальсификациям и нестыковкам.
Напомню, что одним из веских доказательств моей вины в суде должна была стать судебно-фоноскопическая экспертиза аудиозаписи моих разговоров. Перед экспертом поставили конкретную задачу: установить дословное содержание разговоров, записанных на CD-диск. Но он почему-то ограничился изучением лишь отдельных фрагментов, оказавшихся... точной копией материалов, составленных самими работниками спецслужбы после прослушивания диска.
Но даже не это так называемое заключение, представленное экспертом суду, привело присяжных заседателей в ступор. Аргумент, припасенный следствием в качестве основного козыря, состоял в том, что я якобы произнес такую фразу: «Деньги собирай!» Но ничего подобного я не говорил - эти слова присутствуют только в бумажных отчетах следователей и эксперта, но не на диске! Присяжные в этом могли убедиться лично, прослушав запись и не обнаружив «ключевой» фразы.
Итак, содержание судебно-фоноскопического заключения, а также показания эксперта в суде, на мой взгляд,  содержат признаки преступлений, предусмотренные ст. 307 УК РФ («Дача заведомо ложного заключения и заведомо ложных показаний»). Но откровенные фальсификацию и подлог, неумело выдаваемые  за  технические ошибки, правоохранители проигнорировали. Игнорируют и до сих пор. А ведь об этом я твердил на каждом заседании суда!
Немудрено, что специалист, выполнявший исследование, оказался одним из участников сказочного сюжета о Бычке Смоляном Бочке и активно способствовал отстаиванию заданного курса. Такая ангажированность эксперта является сигналом о хронической болезни российской правоохранительной системы, отметающей все усилия исполнительной и законодательной власти по борьбе с коррупцией. 
По моему делу гособвинение уже внесло кассационное представление, в котором в качестве существенного нарушения закона указано: «В судебном заседании позиция Власова и его защитника Шарко «свелась к дискредитации доказательств, что в конечном счете сказалось на ответах присяжных заседателей».
По всей видимости, в понимании военного прокурора «дискредитировали» означает «подорвали доверие к правоохранительным органам, собравшим и представившим эти доказательства». На самом деле я и мой защитник представили объективную картину происходящего, которой и поверили присяжные заседатели. Закон ведь обеспечивает равенство и состязательность сторон в уголовном процессе?! 
Да, в моем случае, благодаря присяжным, закон сработал. Но из кассационного представления видно, что свое черное, бесчеловечное дело вершит Бычок Смоляной Бочок.   

Андрей ВЛАСОВ,
бывший прокурор
Ленинского района Ставрополя,
советник юстиции