«Проявили трусость и преступную безответственность»

«Проявили трусость и преступную безответственность»

План эвакуации в крае официально был утвержден 1 августа 1942 года, то есть за два дня до того, как немцы заняли Ставрополь, а потому остался лишь на бумаге.

Распоряжений об эвакуации из Москвы или из штаба Северо-Кавказского фронта тоже не поступало, а первый ставропольский коммунист М. Суслов, боявшийся посеять панику, пребывал в нерешительности. В целом это и явилось причиной того, что  беженцы и раненые красноармейцы оказались в оккупации.

Полной картины происходящего знойным летом 1942-го мы не имеем до сих пор. Нет и точных данных о раненых, оставленных на оккупированной территории.

По приблизительным подсчетам, эта цифра на Кавминводах составляет 4,2 тысячи человек, заметно отличаясь от той, в три тысячи раненых бойцов и командиров, что прозвучала в отчете первого секретаря Ставропольского крайкома Суслова в ЦК ВКП(б). Профессор Т. Гнилорыбов, находившийся в оккупации, утверждал, что только в Кисловодске под оккупантами находилось 5,6 тысячи раненых.

А сколько красноармейцев не вывезли в тыл в целом по краю, включая госпитали в Ставрополе, Благодарном, Невинномысске и других населенных пунктах?

История любой войны сложна и противоречива. Но дошедшие до нас воспоминания очевидцев и уцелевшие архивные данные не дают покоя от мысли, как такое вообще могло случиться, что огромное число тяжелораненых и костыльных защитников родины оказались не нужны ни военному, ни партийному руководству?

Почему работники крайкома и горкомов, начальники и комиссары эвакогоспиталей бросили их, бежав на казенных машинах в тыл вместе со своим барахлом? Неужели страх перед врагом был настолько велик, чтобы лишить людей воли и всего человеческого?

Поводом для разбирательства послужили письма в Москву медиков Кавминвод, которые остались вместе с ранеными. Рискуя собственной жизнью, они вместе с горожанами за месяцы оккупации спасли от смерти тысячи советских воинов - лечили, кормили, прятали по домам, переписывали истории болезни, стараясь скрыть евреев, командиров и коммунистов.

Но когда в январе 1943-го на свои места вернулись председатели горкомов, начальники и комиссары эвакогоспиталей, позорно бежавшие накануне оккупации, то, стараясь скрыть следы собственных преступлений, развязали травлю находившихся под немцами врачей и среднего медперсонала.

Как же все происходило в июле-августе 1942 года, когда немцы стремительным броском шли на Кавказ? Вот что писал М. Суслов секретарю ЦК ВКП(б) А. Андрееву в сентябре:

Нет сомнения, что этим отчетом «первый» старался обезопасить себя за проваленную эвакуацию в крае, снять ответственность за тысячи брошенных раненых, практикующих врачей, профессоров-медиков, санитарок. Как известно, еще 8 августа минераловодские и георгиевские железнодорожники, рискуя жизнью, спасли от смерти и плена 15 тысяч раненых, сумев вывезти их в 12 эшелонах за Терек.

Не о «полной парализации» железных дорог идет речь, а о параличе воли, о халатности и трусости тех, кто отвечал за эвакуацию.

Об этом свидетельствует отчет комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) по Ставропольскому краю «О фактах преступного отношения некоторых начальников и комиссаров госпиталей, эвакопунктов и директоров курортов Наркомздрава СССР к проведению эвакуации раненых бойцов и командиров Красной армии».

Руководил работой комиссии участник обороны Кавказа Илья Васильевич Гуров, судя по всему, человек принципиальный и честный. Отчет был подготовлен в мае 1944 года на имя секретаря ЦК партии Г. Маленкова, и в основу его легли опросы 150 медиков, не по своей вине оказавшихся в оккупации.

Десятки лет отчет И. Гурова пылился в архиве. Оно и понятно: на таком материале молодежь в духе беззаветной преданности и любви к родной Коммунистической партии было не воспитать. Но приказ «Засекретить и забыть!» оказался не вечен.

Нам остается лишь остановиться на основных его фактах, не нуждающихся ни в оценках, ни в комментариях.

В ходе проверки было установлено, что эвакуация ранбольных, а также имущества госпиталей Кавказских Минеральных Вод проходила крайне неорганизованно, а в ряде случаев откровенно преступно.

Несмотря на стремительное в конце июля - начале августа продвижение немцев, командование Северо-Кавказского военного округа никаких мер к эвакуации госпиталей не приняло, а указаний по этому вопросу не последовало. Хуже того, до 4 августа с фронта в госпитали непрерывно эшелонами продолжали поступать новые раненые.

Некоторые из начальников госпиталей в конце июля пытались поднять перед руководством МЭП №90 (местный эвакопункт, расположенный в Кисловодске), курортных управлений и горкомов вопрос об эвакуации. Однако неизменно получали ответ: враг далеко, и всякого, кто посмеет заговаривать об этом, ждет исключение из партии и ответственность за паникерство по законам военного времени.

Только 4 августа зампредседателя крайисполкома Майоров и секретарь крайкома Воронцов в соответствии с указанием командующего СКВО генерал-лейтенанта В. Курдюмова провели с руководителями МЭП №90 совещание, сообщив, что немцы заняли Ставрополь. Ходячих раненых решено было эвакуировать пешим порядком в направлении Нальчика, а тяжелых и имущество - железной дорогой.

Генерал, конечно, знал, что на Кавказских Минеральных Водах на излечении находится около 29 тысяч раненых, однако в помощи госпиталям ограничился одними лишь телефонными  указаниями, вроде «Примите энергичные меры!».

На этом же совещании было дано строгое указание: при каждом госпитале с тяжелыми ранеными должен остаться либо начальник, либо комиссар - до полной их эвакуации. Но уже на следующий день в тыл бежали и начальники, и комиссары, бросив в госпиталях тяжелораненых, обслуживающий персонал, ценное оборудование.

Небольшая часть костыльных раненых с 6 по 8 августа, понимая безвыходность своего положения, без сопровождения медперсонала на машинах отступающих воинских частей отправилась в направлении Нальчика, но кто из них добрался до города, из госпитального начальства никто пояснить не смог.

По официальным данным, специальными санитарными эшелонами удалось вывезти 18 тыс. тяжелораненых воинов. Это сведения краевых властей.

А затем, 9 августа, руководители горкомов, горисполкомов, местного эвакопункта и госпиталей покинули города, бросив тяжелораненых и костыльных бойцов и командиров на произвол судьбы. 

Больше всего раненых было брошено в Кисловодске, а по-настоящему преступное отношение к делу эвакуации проявили руководители Кисловодского курортного управления Наркомздрава СССР. Директор управления перестал выходить на работу еще с конца июля под предлогом воспаления седалищного нерва.

Третьего августа вместе с семьей он на автобусе бежал в Нальчик, а затем в Баку, где спустя пару недель, добравшись без урона для семейного имущества, лично занимался погрузкой-разгрузкой своего скарба, забыв о болезни.

Замещавший директора главврач, который одновременно являлся и начальником госпиталя №3178, вместе с помощником по хозчасти в ночь на 6 августа погрузил на подводу домашние вещи и самовольно оставил город. Управление осталось без руководства. В госпитале, куда главврач даже не зашел перед тем, как отправиться в тыл, на попечении медперсонала осталось более 300 костыльных и тяжелораненых бойцов и командиров.

Как свидетельствовал начальник медицинской части госпиталя, некоторые из раненых на костылях отправились в Нальчик, но далеко уйти они не могли и, скорее всего, оказались в плену. Восьмого августа в Кисловодск подали три санитарных поезда, куда погрузили не менее 2200 человек.

В тот же день поезда подверглись бомбардировке и обстрелу с воздуха. Кто мог, расходились по городу куда глаза глядят. Их разбирали по домам местные жители. Утром на следующий день стало известно, что Минеральные Воды заняты немцами и паровозов не будет.

Начальники из горкома и горисполкома, а также руководители МЭП №90 на машинах сбежали из Кисловодска 9 августа, тогда как город немцы заняли только 14-го. На тот момент в нем оставалось около 2200 тяжелораненых, свыше 550 врачей и профессоров, весь медсестринский персонал, а также все имущество госпиталей. К вечеру из Пятигорска подошел еще один санитарный поезд с 500 ранеными, который не смог прорваться в тыл.

Все они оказались в оккупации. Если бы не трусость начальства, писал уполномоченный комиссией партийного контроля И.В. Гуров, многих раненых можно было эвакуировать в тыл.

В Ессентуках на 4 августа, согласно данным комиссии, оставалось 4100 бойцов и командиров. Примерно половина их через два дня ушла в Нальчик, захватив с собой и все транспортные средства госпиталей. Ушел с ранеными и главный врач курорта.

Никаких мер к эвакуации профессоров, врачей и медсестер, а также ценного медицинского инструментария госпиталей ни курортным управлением, ни городскими партийными и советскими органами принято не было.

Директор Ессентукского курортного управления на работе не появлялся, переложив ответственность на комиссаров госпиталей, где остались только костыльные и лежачие раненые.

Имеющиеся в распоряжении курортного управления три грузовика и шесть автобусов для эвакуации раненых не использовались. Два автобуса перешли в ведение городского военкомата и истребительного батальона, на одном автобусе и грузовой машине 5 августа выехала в тыл семья директора курортного управления с родственниками. Три автобуса были закреплены за партактивом и НКВД, и две машины стояли неисправные в гараже.

Комиссары с оружием в руках останавливали проходящие через город машины военных и грузили в них тяжелораненых. Седьмого августа в Ессентуки был подан санитарный поезд, который в тот же день с 500 раненых ушел в направлении Махачкалы.

Днем девятого августа, то есть еще за двое суток до оккупации города немцами, его покинули руководители горкома, горисполкома и курортного управления, бросив не менее 900 тяжелораненых бойцов и командиров.

Некоторые пытались скрыться, но раны не позволяли им уходить далеко. Как писал Илья Гуров, люди без сил падали в парках, на мостовых. К вечеру 11 августа солдаты вермахта, видимо из сострадания, доставили в городскую больницу около полусотни человек на костылях, захваченных на окраине города.

Оставленных в госпиталях более 700 раненых врачи и медсестры до прихода немцев раздали населению города и окрестностей. Вместе с ними местным жителям выдавали кровати, белье, продукты.

В феврале 1943 года о провальной эвакуации в Наркомат госконтроля и Наркомат здравоохранения СССР профессора, врачи и даже бывшие раненые написали коллективное письмо. Однако горком своим решением опроверг все изложенные в нем факты, назвав письмо «провокационным, имеющим целью дискредитировать руководителей партийных и советских организаций».

Местные партийцы обвинили профессоров Тальковского и Дика в том, что они накануне оккупации сами искали возможность покинуть город, навесив на них ярлык «людей чуждых и в лучшем случае не советских».

Среди начальства, конечно, понимали, чем была вызвана паника профессоров-евреев, и что станет с ними, если они останутся в городе, но тогда, в августе 1942-го, им никто так и не помог. Оба остались в оккупации, и оба остались живы благодаря тому лишь, что их жены были русскими. Но у Тальковского расстреляли брата и сестру.

После оккупации местные партийные начальники, благополучно отсидевшись в тылу, сделали все, чтобы лишить Тальковского средств к существованию. Крупный специалист-офтальмолог оставался без работы, несмотря на то, что в нем остро нуждались. На все ессентукские госпитали приходился лишь один врач такого профиля, к тому же куда менее опытный.

Около 5500 раненых на 4 августа находилось в госпиталях Пятигорска. Часть их пешим порядком отправили в Нальчик, но вместе с ними в тыл поспешили уйти начальники и комиссары госпиталей, директор и главврач Пятигорского курортного управления.

С 5 по 8 августа часть лежачих и костыльных раненых без обслуживающего персонала отправляли на проходящих военных машинах, но кого и сколько, учета никто не вел. Благодаря железнодорожникам многих удалось вывезти на поезде.

И все же 10 августа, когда город был занят немцами, в нем оставалось около 750 раненых бойцов и командиров, которые, потеряв надежду на спасение, искали защиты у местного населения и в соседнем Горячеводске.

Единственным городом, на территории которого не оставили ни одного раненого, был Железноводск. Из общего числа 3500 человек, по данным на 6 августа, в госпиталях города оставалось 418 тяжелораненых, для эвакуации которых были оставлены главврач курортного управления и комиссар одного из госпиталей. На следующий день все были отправлены на санитарном поезде в Баку. Ценный инструмент был упакован, спрятан и сохранен.

По данным комиссии партийного контроля, в августе 1942 года в госпиталях Минераловодской группы было брошено свыше 4200 раненых бойцов и командиров Красной армии, не менее 750 врачей и профессоров, медсестры. Но и эти цифры, повторимся, не точные и не окончательные.

До января 1943-го из городов Минераловодской группы немцы вывезли более 730 наших солдат и офицеров, о судьбе которых ничего не известно. Из общего числа неэвакуированных медработников расстреляно было 178 человек.

Несмотря на это, ряд начальников госпиталей и руководителей курортов Наркомздрава СССР, преступно бросивших раненых, после освобождения края продолжали работать в прежних должностях под покровительством секретарей горкомов и прокуроров. И, конечно, всей мощью административного ресурса боролись за место под солнцем, не позволяя даже тени упасть на их «беспорочные» должностные биографии.

После освобождения Кавказских Минеральных Вод от немцев директор Ессентукского курортного управления вновь вернулся на свою должность, а во время комиссионной проверки всячески отрицал свою вину, более того, «принимая все меры к тому, чтобы уйти от ответственности за преступное его отношение к делу эвакуации госпиталей». О тех, кто говорил о провальной организации эвакуации, отзывались не иначе как о «врагах народа».

Аналогичную позицию занял и бывший секретарь Ессентукского горкома партии (на момент проверки возглавивший горком Кисловодска), а с ним и прокурор города, также после оккупации ушедший на повышение в краевое управление.

Бывший секретарь Кисловодского горкома, переведенный в отдел пропаганды и агитации крайкома партии, в мае 1943 года подготовил на имя командования Главного военно-санитарного управления Красной армии докладную, в которой приписывал себе несуществующие заслуги. Например, инициативу эвакуации ранбольных пешим порядком, тогда как этот вопрос решен был указанием крайкома и командования фронтом.

Но дальше всех ушел секретарь Кисловодского горкома партии Г. Колтунов-Давыдов. Он утверждал, что 13 августа партизанский отряд им. Лермонтова, которым он якобы командовал, «стремительным налетом» занял Кисловодск, приступив к эвакуации раненых. Часть была отправлена в тыл по горной дороге, часть на подводах и машинах. К полудню 14 августа, пишет Давыдов, в городе оставалось не более 200 раненых.

Но в Кисловодск немцы вошли только 14 августа, а каких-либо военных действий или операций по спасению раненых в эти дни партизанский отряд не предпринимал, что подтвердили командир отряда Пуд, комиссар Кушаков и рядовые бойцы.

И еще одна в этой связи важная деталь уже из нашего времени: четыре года назад послание секретаря горкома откопали в архиве и опубликовали в местной прессе под заголовком «Письмо о войне», не снабдив при этом ни одним комментарием. Разве это не искажение отечественной истории, когда пусть бы даже и архивный документ, но выдают за неоспоримую правду о войне?

В своем ответе уполномоченный И.В. Гуров требовал снять с должности ряд начальников и комиссаров госпиталей, главврачей, директоров курортных управлений. Выводы свыше действительно последовали. Но коснулись они не только тех, кто провалил эвакуацию, но и тех, кто остался с ранеными, лечил их, делил с ними последнюю корку хлеба. Некоторые получили десятки лет лагерей.