Поиск на сайте

К проблемам Северного Кавказа не дают подступиться отсутствие политической конкуренции, закрытость власти и кулуарность в принятии важных решений 

 

Минувший год для региона выдался насыщенным. Несмотря на запредельный уровень насилия, отменен режим контртеррористической операции в Чечне. Были убиты глава МВД Дагестана Адильгирей Магомедтагиров, известные правозащитники Наталья Эстемирова (Чечня) и Макшарип Аушев (Ингушетия), от рук террористов едва не погиб президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров. Не говоря уже о сотнях простых людей, насильственно умерщвленных. 
Эксперты отмечали усиление позиций радикального ислама, оживление этнических движений и вместе с тем наметившиеся подвижки в разрешении застарелого этнополитического противостояния между Северной Осетией и Ингушетией. Многократно о себе давала знать внутренняя борьба за власть, что наглядно проявилось во время выборов в Дербенте. 
События на Северном Кавказе еще раз подтвердили: имеющиеся управленческие стандарты здесь неприменимы. Ситуативное реагирование по-прежнему остается главным стилем работы российской элиты в отношении региона, дефицит общегосударственной стратегии достиг критического уровня.
О процессах, происходящих на Северном Кавказе, проблемах и перспективах его развития рассказывает политолог-кавказовед, доцент кафедры истории России новейшего времени Российского государственного гуманитарного университета (Москва), доцент кафедры международных отношений Дипломатической академии МИД РФ Сергей МАРКЕДОНОВ.

 

Либо хорошо, либо ничего
- Сергей Мирославович, что для вас означает Северный Кавказ: ворох проблем, особая культура, очаг опасности?..

- Обычной меркой Северный Кавказ не измерить, это комплекс культур, конфессий, богатейшая природа, красивые обычаи и традиции со своими неповторимыми особенностями, подчеркнутой индивидуальностью. Это и запутанный клубок хронических проблем: высокая террористическая активность, идеологические угрозы, сложнейшие миграционные процессы, межэтнические конфликты.
Северный Кавказ для России настоящий кладезь государственнических настроений, сосредоточение людей, склонных к здоровой карьерной реализации, пассионариев. Вспомните хотя бы гордость Российской армии - Кавказскую туземную кавалерийскую дивизию, которую в Первую мировую войну бросали в самое пекло. 
Еще совсем недавно в ряды Советской армии с радостью вливались почти сто процентов юношей-призывников из национальных республик, для которых служба была своего рода обрядом инициации, избежать которого считалось позором не только для себя, но и для всей семьи.
Этот позитивный ресурс, заложенный с молоком матери в жителях кавказских народов, и надо расшевелить, раскачать, обернуть на пользу государства.       
- Кажется, впервые за долгие годы федеральный центр демонстрирует неподдельную заинтересованность проблемами региона.
- До недавнего времени российский Кавказ федеральным центром рассматривался как личный пиар-проект Владимира Путина, который и поднялся на российский олимп благодаря первой чеченской кампании в 1999 году. Неоднозначные, во многом противоречивые события на Северном Кавказе преподносились как поворотный пункт в российской региональной политике в целом.
Отсюда и официальная оценка ситуации в регионе, больше напоминающая разговоры о покойнике: либо хорошо, либо ничего. Бывший полпред на Юге России Дмитрий Козак как-то даже заявил, что уровень терроризма на вверенной ему территории сократился на треть, в то время как во всем мире он вырос вдвое. Человеку несведущему могло показаться, что преступники в одночасье впали в кому.   
И вот спустя десять лет Москва наконец признала, что проблемы региона имеют внутренние причины, - винить надо не зарубежные спецслужбы и эмиссаров радикального ислама, а самих себя.
- Это настоящий прорыв, вы согласны?
- Скорее ситуативный всплеск. Кремлю не хватает политической воли и последовательности в отстаивании новых принципов руководства на Северном Кавказе. Это отчетливо было видно по той растерянности, которая охватила федеральный центр при выдвижении кандидатуры президента Дагестана. 
За последние пару десятков лет Северный Кавказ сильно изменился, не надо думать, что там правят муллы времен газавата Шамиля. Регион прочно встроен в современный мир, хотя и сохраняет свою индивидуальность - об этом еще в советское время писал известный русский кавказовед Николай Ильич Покровский. Но чиновники и силовики даже не делают разницы между терроризмом и бандитизмом, политическим и криминальным насилием. Ну что можно менять с таким подходом?
- Создание нового федерального округа вызвало бурную дискуссию в научно-экспертной среде. Одни настроены оптимистично: наконец, мол, отсталый, криминализированный регион попал под системный присмотр федерального центра. Другие, напротив, убеждены, что округ, сформированный в своем большинстве из депрессивных и плохо контролируемых территорий, еще больше замкнется на своих проблемах. Каково ваше мнение?
- Позвольте уточнить: речь идет не о создании, а о воссоздании Северо-Кавказского федерального округа, только в новой его конфигурации. Аналогичная попытка уже  предпринималась в 2000 году, но тогда Москва испугалась самого названия «Северо-Кавказский», сменив его на нейтральное «Южный». 
Но так же, как и десять лет назад, нынешнее решение принималось кулуарно, без привлечения экспертного сообщества. Я разговаривал со всеми ведущими кавказоведами страны, и все они пребывают в состоянии недоумения: почему их мнение власть не учла?  
Хроническое пренебрежение мнением профессионалов не имеет ничего общего с модернизацией, объявленной президентом и предполагающей не столько производство энергосберегающих лампочек, сколько изменение политического мышления в целом.
Проблемы региона искусственно стараются отделить от общероссийских, выставив его в неприглядном свете - как отсталую, диковатую провинцию, которую предстоит цивилизовать.  Да и не секрет, что создание нового округа в том числе было связано с желанием федерального центра отвести проблемы Северного Кавказа от олимпийского Сочи.  
- Что даст Ставрополью создание округа?
- Сложно сказать. Появление новой административной единицы на карте страны означает лишь, что одной бюрократической надстройкой стало больше. Округ - это только инструмент, с помощью которого можно решать те или иные задачи. А вот как этот инструмент будет работать, посмотрим. Пятигорску, думаю, грозит участь превратиться в самый дорогой город российского юга, что ударит по курортно-туристической отрасли.

 

Не в экономике дело
- Сергей Мирославович, что вы думаете о фигуре нового полпреда? 

- Говорят, Александр Геннадьевич Хлопонин - хороший управленец. Но обстановка на Северном Кавказе гораздо глубже и тоньше, чем противостояние двух промышленных группировок - «КрАЗа» и «Норильского Никеля», - из которого Хлопонин вышел победителем.
Скажите, а каким критериям должен соответствовать чиновник, претендующий на эту должность? По каким принципам - профессионализма, личной преданности президенту, учебы с ним в одном вузе - формируется команда полпреда? Почему бы в газетах не опубликовать, скажем, с десяток критериев, которым должны удовлетворять замы Хлопонина? 
В общем, опять та же кулуарность, более характерная для правителей ближневосточной державы, нежели для руководителей европейского государства.
Я уж не говорю о том, что Хлопонин назначен на невероятно ответственную и сложную должность, не имея краткосрочной и перспективной программ развития региона. Значит, опять будем реагировать по факту - когда вдруг сильно припечет. 
- Как думаете, кому полпред понесет свой первый доклад: Путину или Медведеву?
- Тут можно только гадать. В двойной подчиненности Хлопонина президенту и премьеру, эдакому двухголовому начальнику, многие почему-то увидели большой плюс. Надо понимать, что любой, даже самый отлаженный, бюрократический аппарат - это вещь в себе, а потому полпред автоматически становится заложником двух конкурирующих политиков на вершине власти. 
Это еще в большей степени будет способствовать порочной практике прямого выхода национальных лидеров на влиятельных чиновников в Москве.  
- Сами лидеры вошедших в округ территорий во всем горячо поддержали инициативы президента.
- А у них разве были иные варианты? Они политики, а потому всегда готовы поклясться в верности федеральному центру. Как в свое время сказал Рамзан Кадыров, «Главный - Путин, а мы все - его пехотинцы». 
Но не забывайте, что Кавказ существует как бы в двух измерениях: с одной стороны - публичный восторг, обращенный к большому начальству, или, по выражению вашего губернатора, «широченная улыбка», а с другой - запредельная коррупция на местах, приватизация власти, политический торг…  
- Почему административные новации не обсуждают главы поселенческих администраций, лидеры национальных диаспор, старейшины, ведь они куда ближе к народу?
- Северный Кавказ, несмотря на его обособленность, все же является частью общеполитического пространства России. Но если в стране не приветствуются политическая конкуренция и гражданские свободы, можно ли ждать откровений от рядовых руководителей? А голоса тех немногих, кто осмеливается прямо высказывать свою позицию, едва слышны.     
- В годы реформенного безвременья национальные республики безнадежно отстали от технологического прогресса, промышленная база там устарела или разрушена. 
В большинстве их практически не осталось русского населения, которое в свое время составляло костяк инженерной, конструкторской, научной мысли. Как думаете, можно ли на этом депрессивном фоне вернуть республики в лоно индустриализации?

- Дело в том, что промышленность создавалась в совершенно другой стране, с принципиально иными экономическими законами. Не стоит думать, что, воссоздав ее, мы получим заветный ключ к счастью. Раньше заводы по переработке рыбы в Дагестане реально давали рабочие места, а сегодня неизвестно, будет ли их продукция конкурентоспособной. 
Кроме того, Северный Кавказ в индустриальном плане был весьма неоднороден. Развитой в этом смысле вы-глядела Северная Осетия, где и по сей день работают десятки производств, хотя и нуждающиеся в коренном перевооружении. Неплохо развивалась  военная промышленность в Дагестане и Кабардино-Балкарии. А вот Ингушетия никогда не  была промышленной и, думаю, этот путь для нее неприемлем - ставку там надо делать на развитие курортов, туризма, сельского хозяйства.
Но главное в другом: чтобы в регионе развивать экономику, нужны колоссальные деньги, которых у государства нет. Сколько, к примеру, «весит» бюджет Ставропольского края?
- Около пятидесяти миллиардов рублей, включая дотации федерального центра.
- А бюджет небольшой Чечни в этом году составил почти 57 миллиардов рублей, в основном за счет федеральных средств. Аналогичная ситуация и в других республиках - сюда закачивают астрономические суммы на строительство домов, дорог, административных зданий, производственных комплексов, однако должного результата не видно. Значит, деньги используют неэффективно, если не сказать жестче…
А частный инвестор привык считать каждую копейку и не намерен раздаривать свои деньги местным князькам. К тому же, пока на Северном Кавказе не перестанут стрелять, честный и ответственный бизнес туда не придет. А криминальных структур, отмывающих грязные деньги, там и так хватает.    
- Вы хотите сказать, что ставка Москвы на решение экономических проблем ошибочна?
- Вы правильно поняли. Все разговоры об экономических приоритетах рассчитаны на людей без среднего образования. Чтобы столь серьезно подступиться к решению экономических задач, сначала надо замирить Северный Кавказ. Задача посложнее экономической, поскольку требует научного подхода.
В частности, предстоит разобраться, почему ослабло влияние традиционного (народного) ислама. Почему радикалы с легкостью покоряют умы молодежи, а муфтии бессильны им что-то противопоставить, я уж не говорю о лидерах светских структур, претендующих на роль идеологов. Не случайно ведь президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров идеологическую стабильность ставит выше экономической.

 

Не надо пугать ваххабитами 
- Ряд экспертов настоятельно советует полпреду заняться разработкой  межрегиональных проектов - в экономике, культуре, науке, социальной области. Неужели есть опасность того, что существующие связи Северного Кавказа с другими территориями России могут быть нарушены?

- Да, такая опасность есть. Кто главный враг в наших фильмах? Кавказец. Кого милиция с усиленным рвением шмонает в московском метро? Кавказцев. В столице к жителям Кавказа зачастую относятся с оскорбительным подозрением, в лучшем случае как к иностранцам. Некоторые чиновники всерьез выдвигают бредовую идею: давайте, мол, построим на Кавказе заводы, и пусть тамошнее население варится в собственном соку!
Если наши граждане не будут иметь возможности спокойно передвигаться по стране, учиться и работать там, где им захочется, Российская Федерация как государство рухнет! Кроме того, нужна честная информационная и образовательная политика, благодаря которой жители Северного Кавказа могли бы почувствовать себя неотъемлемой частью российского общества. Без этого трансрегиональные проекты окажутся неэффективны.
- Что можно противопоставить все набирающим влияние радикальным течениям? Кто на этом фронте может быть наиболее эффективен: светские чиновники, духовные лидеры, старейшины?..
- Чиновники погрязли в коррупции, популярностью в народе не пользуются, и это вам известно не хуже меня. Старейшины, увы, не имеют того авторитета, что сто лет назад. Муфтии играют роль администраторов официального ислама, духовные управления мусульман превратились в министерства по идеологии при этнократических режимах. В условиях круговой поруки и подавления свобод молодежь не видит возможности самореализации, уходя в подполье.
 Радикализму можно противопоставить только жесткое соблюдение закона, опираясь на людей, искренне отстаивающих идеи российской идентичности - только они могут стать федеральному центру крепкой опорой в вопросах обустройства региона. Первую чеченскую кампанию начинали под лозунгом наведения в республике конституционного порядка. Актуальность этого посыла в наше время только возросла.     
- В России ваххабизм отождествляется исключительно с терроризмом. Международные правозащитные организации считают, что, сняв ограничения на высказывания любых религиозных догм, можно избежать многих внутренних противоречий.
- Современные внутриреспубликанские административно-бюрократические сюжеты  зачастую подаются под соусом борьбы с радикальным исламом, хотя на самом деле не имеют к нему никакого отношения. Лидеры ваххабизма - это ярлык, который навешивают на всех, кто проповедует нетрадиционный ислам. Я уже говорил, что надо разобраться, где действуют религиозные радикалы, где криминал, а где их синтез, проанализировать финансовые, лоббистские и силовые возможности кланов, выявить их связи с зарубежными структурами (только не прибегая к маниакальным теориям заговоров). С теми, кто не призывает к насилию, надо садиться за круглый стол. 
Но вместо этой кропотливой работы мы только и слышим самодовольные реляции об «ослаблении позиций бандподполья». Заявления больших чиновников о террористической угрозе звучат так, будто мы имеем дело с бандой «Черная кошка» времен Глеба Жеглова и Володи Шарапова. Не утруждая себя серьезным анализом, власть оперирует данными спецслужб, но там, как правило, работают с людьми девиантного поведения, а сведения носят весьма специфический характер.
- В последнее время участились нападения на мусульманских священнослужителей. В чьих интересах ведется «охота» на духовенство, которое согласно мусульманской догматике пользуется неприкосновенностью даже во время войны?
- В каждом конкретном случае надо разбираться отдельно. Исламская догматика допускает множество трактовок того или иного события, поскольку в мусульманской общине отсутствует централизация власти. И если салафиты (радикальные исламисты) того или иного имама признали неправильным мусульманином, едва ли официальное духовенство сможет их в этом переубедить.

 

Сепаратизм новой волны
- Проблем хватает во всех российских регионах, но терроризм процветает только в национальных республиках - он-то во многом и рушит планы федерального центра по наведению порядка. Но одно дело, когда терроризм произрастает из идей человеконенавистничества, другое - когда его причинами являются безработица, нищета, социальное расслоение. С чем мы сталкиваемся на Северном Кавказе?

- Действительно, по своей природе терроризм может быть разным, но есть у него и нечто общее - в «пехотинцы Аллаха» люди подаются из-за нереализованности в легальной сфере. Например, в бизнесе, который на Северном Кавказе крайне монополизирован. Не сумев найти себя в обычной жизни, многие уходят в лес. Радикальные исламисты под своим знаменем собирают всех неустроенных. 
- Зачастую местное население терроризм не оправдывает, но ведь и не осуждает. Почему?
- Потому что власть не в состоянии защитить людей от криминала, беззакония, насилия. Когда рядовой чеченец, ногаец, ингуш поймет, что государство стоит на его стороне,  а жить по российским законам безопаснее и перспективнее, тогда и террор отступит.
- Москва, кажется, недооценивает опасность гражданского противостояния на Северном Кавказе. В Ингушетии и Дагестане война против официальных структур давно уже перешла в горячую фазу, а число убитых милиционеров  растет.
- Причины противостояния надо искать в пытках, бессудных казнях и профилактическом насилии со стороны силовиков, зачастую орудующих как «эскадроны смерти». Насилие порождает насилие, и уже невозможно разобраться, кто прав, кто виноват. 
И так будет до тех пор, пока Кремль не научится говорить с общественностью на равных. По-прежнему безответными остаются предложения правозащитников, отстаивающих не этнические интересы, а общечеловеческие ценности, призывающие жить по российским законам.
Власть до сих пор не поняла, что поддержку надо искать не у внешне лояльных чиновников, а в протестной среде. Ведь именно оппозиция, а не местные царьки, живущие за счет дотаций из Москвы, своей идейностью блокирует сепаратизм.
- Ряд исследователей полагает, что этнический сепаратизм на Северном Кавказе уступил сепаратизму более опасному - конфессиональному. Вы согласны с этим?
- Полностью согласен. Этнические антироссийские выступления под лозунгом «самоопределения вплоть до отделения» уступили место призывам, окрашенным в религиозные тона, после бесланской трагедии в сентябре 2004-го. На мой взгляд, произошли важные изменения, позволяющие говорить о формировании новых символов антироссийской борьбы. У боевиков появились новые герои, не имеющие национальности, а само движение обращено поверх этнических или территориальных границ.
Пример тому уничтоженный на днях в ходе спецоперации Александр Тихомиров, более известный как Саид Бурятский (по отцу бурят, по матери русский), бывший идеологическим символом северокавказского радикального подполья. Как метко заметила журналистка «Новой газеты» Юлия Латынина, этакий «исламский Че Гевара бурятского разлива», то есть бешеный, необузданный, непредсказуемый и крайне опасный. 
- Не случайно, видно, знаковой фигуре чеченского этнического национализма Ахмеду Завгаеву был вынесен приговор со стороны исламистов, группирующихся вокруг лидера «Эмирата Кавказ» Докку Умарова?
- Совершенно верно. Умаров перевел войну в религиозное противостояние, где с одной стороны находятся моджахеды, то есть борцы за веру, а с другой - кафиры (неверные), оккупировавшие мусульманские республики Кавказа, и их пособники - муртады (отступники) из числа местных «национал-предателей». 
В качестве протестной идеологии радикальный ислам сегодня очень популярен. Даже если ответственность за тот или иной теракт не соответствует действительности, а является частью информационного пиара, борьба за «правильную веру» становится продаваемым товаром. И этот товар будет тем более востребованным, чем выше уровень социальной несправедливости, судебной и управленческой продажности, экономической отсталости. Во многом конфессиональный сепаратизм результат несовершенства российской политической системы.

 

Опасный пятый пункт
- Тем не менее самоликвидации национализма не произошло. Об этом говорят и серия балкарских выступлений, в том числе в Москве, и адыгские протесты, и обострение межэтнических отношений в Дагестане. Насколько опасен новый этнический национализм?

- Национализм времен «парада суверенитетов» и нынешний, образца 2010 года, сильно отличаются. Если первый был сведением счетов с имперской и советской эпохами, то второй - это реакция на современные земельные проблемы, кадровую политику федерального центра, отсутствие реального местного самоуправления.
Пока что новые националисты в своих требованиях остаются в пределах российского политико-правового пространства: те же балкарцы и черкесы апеллируют не к Совету Европы, а к Москве. При грамотной межнациональной, экономической, кадровой, социальной политике эти процессы можно свести к минимуму (полностью устранить их невозможно). В противном случае они все больше будут носить агрессивный, наступательный характер.
- Один из краевых ставропольских депутатов недавно высказал такое мнение:  единственный путь замирения Северного Кавказа - это назначение руководителями национальных территорий русских. Есть с чем поспорить?
- А с чем тут можно спорить! По-моему, давно доказано, что аргумент в пользу пятого пункта несовместим с нормальным, мирным диалогом, развитием гражданских инициатив. Кто-то спрашивал паспорт у потомка карталинских князей Петра Ивановича Багратиона, когда тот защищал Россию от французов? Мне жаль, что некоторые политики являются заложниками тупых, примитивных штампов вроде того, что только русские чиновники могут унять клановые распри.
Ставку надо делать на тех национальных политиков, которые по-настоящему лояльны федеральному центру, методично очищая аппарат управления от комсомольско-коммунистической номенклатуры, от погрязших в коррупции бывших секретарей обкомов и связанных с ними кагэбэшников. При этом качественная кадровая работа, как я уже говорил, невозможна без нормальной политической конкуренции в стране в целом.
- Реальные рычаги управления на Северном Кавказе находятся в руках этнократических групп, которые в обмен на дотации федерального центра обещают относительный мир и спокойствие. Не кажется ли вам, что эти договорные отношения стали частью ментальности национальных элит?
- Не думаю. Просто Кремль должен перестать бояться Кавказа - без этого успех проекта Северо-Кавказского федерального округа невозможен в принципе. А степень внимания к республикам не должна зависеть от уровня их политической нестабильности. 
Если мы хотим не просто удержать регион, а интегрировать его в большую Россию, схема «баш на баш» должна быть разрушена. Надо вникнуть в суть процессов, происходящих в регионе, выработать управленческие алгоритмы, а не довольствоваться принципом «заплатил - спи спокойно». Пока Москва финансирует Рамзана Кадырова за то, чтобы в Чечне не стреляли, мира в республике не будет.  
- Сергей Мирославович, ваши прогнозы: сколько понадобится времени для интеграции Северного Кавказа?
- Давайте отталкиваться от того, что регион остается неизученным, непредсказу-емым и несет в себе вызов российской государственности. Никакими «прорывными» стратегиями федеральная власть на эти опасности реально пока не отреагировала. Северный Кавказ не воспринимается как неотъемлемая часть общероссийского политико-правового пространства, за ним прочно закрепилась роль имперской окраины. Процессы, происходящие в регионе, меняются на глазах, однако и сегодня Москва их не отслеживает должным образом.  
Обнадеживает, правда, некоторый «запас прочности»: большинство местного населения пока еще заинтересовано в усилении федерального присутствия в регионе. Так что, сколько будет бурлить плавильный котел до полной интеграции, сказать не возьмется никто.
Да и вообще, что считать окончанием процесса? Можно говорить, что выходцы из Африки интегрированы в американское общество? Едва ли. Вместе с тем в этом направлении есть конкретные по-движки. Например, президентом США стал чернокожий.

 

Беседовал
Олег ПАРФЕНОВ

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях