Поиск на сайте

Ставропольская школьница обратилась к трагическим страницам истории малой родины - к тому периоду, когда в 1930-е годы село Петропавловское превратилось в спецпоселение для раскулаченных крестьян

Взгляд в прошлое

Есть страницы истории, которыми гордится каждый житель страны.  О них пишут стихи, слагают песни, снимают фильмы. Но есть другие страницы - страшные, постыдные, оплаканные слезами, о которых не любит говорить ни учитель, ни телевидение, а в учебнике о них упоминается лишь вскользь: коллективизация, раскулачивание, репрессии...
Я обратилась к трагическим событиям в истории России и моей малой родины - к истории спецпереселенцев в родном селе Петропавловском.

 

Колыма, Соловки, Норильск... - все мы слышали про лагеря системы ГУЛАГ, куда ссылали раскулаченных, «политических», обвиненных в шпионаже и вредительстве. Но мало кто из моих сверстников знает, что в нашем крае в 1930-х годах существовало 11 спецпоселков режимного типа под управлением ГУЛАГа ОГПУ.

«Кулаков», лишенных избирательных прав, переселяли на худшие земли, для чего и создавали спецпоселения - в Апанасенковском, Арзгир-ском, Левокумском и Буденновский районах. Одним из них стало мое село Петропавловское. Сюда в 1930-1935 годы насильно переселили более 7,5 тысячи крестьян – от грудных младенцев до глубоких стариков.

В начале 90-х годов прошлого века ученики нашей школы №4 (поколение наших родителей) провели важную работу – записали воспоминания очевидцев тех событий, собрали фотографии и на основе этих документов оформили в школьном музее экспозицию «Спецпереселенцы села Петропавловского».

Эти материалы стали для меня самыми ценными. Я хочу донести до каждого моего сверстника ту глубину печали, которую испытала сама, изучая документы и воспоминания бывших спецпоселенцев.

Фото первопоселенцев из школьного музея.

Ивану Манину в 1930 году было семь лет, и он хорошо помнит, как в осенний день милиционеры выставили их с мамой на улицу и опечатали дом. Отец к тому времени был осужден  «тройкой» и сослан.

Мать плакала, не зная куда идти и что делать. Их приютила сестра мужа. Спустя полгода за вчерашними «кулаками» приехала подвода. Евдокия с Ваней собрали в дорогу лишь небольшой узел. Видя бедственное положение семьи, соседи вынесли крупы, хлеб, сало, котомку с пшеницей. На обозе по желто-серой пыльной степи Маниных привезли в Петропавловское.

Их высадили у комендатуры: ветер, пыль столбом, между жалкими глиняными хатами летает перекати-поле, вокруг поселка высятся огромные земляные валы с глубокими рвами.

Мать заплакала: «Господи, куда же нас занесло?» Ваня, дернув ее за руку, сказал: «Мам, ну что ты плачешь? Глянь, как много здесь качелей!»

Качелями мальчик назвал барабаны с двумя блоками, при помощи которых на этой засушливой земле поднимали воду кадками из колодцев...

Так же неожиданно и жестоко срывали с родных мест еще тысячи семей: на сборы давалось полчаса, из вещей разрешалось брать только часть одежды и спальные принадлежности.

Многие умирали в дороге, и сотни безвестных могил появились вдоль колеи, по которой потоком везли репрессированных людей.

Хата-мазанка, в какие расселяли спецпереселенцев.

Размещали приезжих в тесных хатенках по несколько семей. Имущества у «новоселов» было немного: пара чугунков, кадушка для воды, корыто, сковорода, деревянные ложки, тюфяки, набитые соломой, а то и просто телогрейки вместо матрасов. В некоторых хатах не было печей, так что пищу готовили на улице в выложенных из глины очагах.

Особенно тяжело приходилось переселенцам из Средней Азии, чьи семьи насчитывали по 8-10 детей. В первые же зимние месяцы многие погибли от угара, поскольку закрывали дымоходы на ночь, пытаясь сберечь тепло.

Люди страдали от голода. Взрослым выдавали по 800 граммов хлеба в день, детям – по 400. «Все время хотелось есть, - вспоминает Василий Вальков. – Мы ели воробьев, сусликов. Жизнь была очень тяжелая, нечего было надевать, обувать. Брат бросил школу из-за того, что не в чем было ходить на уроки в холодную пору».

При этом к спецпереселенцам относились как к людям второго сорта. Очевидцы, бывшие в ту пору детьми, рассказывают, что очень завидовали пионерам, которые «громко дудели на горнах и палочками били по барабану». Но «кулацких детей» не принимали ни в октябрята, ни в пионеры, ни в комсомольцы. Даже в армию до 1943 года их не брали.

За репрессированными велся жесткий надзор. Вокруг села были установлены посты наблюдения и выкопаны глубокие рвы. Категорически запрещалось самостоятельно передвигаться из села на работу и обратно. Как правило, трудовую повинность спецпереселенцы отбывали в других селах и колхозах края и соседних областей. Домой их не пускали по несколько месяцев.

По воспоминаниям Веры Кустриной, если они работали недалеко от своего села, женщины украдкой убегали ночью домой, чтобы проведать детей. Людей не пускали даже на похороны близких. Когда умерла сестра Веры, некому было обмыть покойницу…

Семья казаков Кондратенко будет раскулачена при Советах.

Принудительная трудовая повинность предусматривалась для всего населения за исключением детей до 12 лет. Приведу рассказ Е. Калюженой о том, каковы были условия труда:

«В 1932 году поступила команда «сотенным» собрать более 500 человек для отправки в только что организованный совхоз «Гигант» в Сальских степях Ростовской области. Возраст работников в отряде был разным – от 14 до 70 лет.

Июньским днем нас пешим порядком отправили на железнодорожную станцию Буденновска, разместили в товарных вагонах. Щелкнули запоры дверей, охрана с винтовками заняла свои места, и состав тронулся.

Все были строго предупреждены, что при остановках нельзя отходить от вагонов более чем на десять шагов, это будет рассматриваться как попытка к бегству с выстрелом без предупреждения. В вагонах не было воды, туалетов.

На третьи сутки пути эшелон подошел к станции «Целина». Посадили нас в большегрузные автомобили и привезли в совхоз «Гигант».

Никаких постельных принадлежностей не было. На полу лежал толстый слой соломы, вместо одеял - старые фуфайки и зипуны, привезенные с собой. Привычные к принудительной работе и раннему подъему, мы не удивились, когда нас стали поднимать в четыре часа утра.

Работали круглые сутки. К осени весь хлеб был обмолочен и свезен на элеватор. Осень была ранняя, начались заморозки, сыпал мокрый снег.

Прошло четыре месяца, как привезли нас на работу, но за это время никто не побеспокоился о том, чтобы мы побыли в бане, подстриглись. Завшивевшие боролись с насекомыми керосином, натирая голову, тело, одежду. Помогало мало…

 У большинства одежда обветшала, изорвалась, многие остались без обуви. Ступни ног обматывали мешковиной, перевязывали веревкой, и мы передвигались, как могли, до самых декабрьских морозов.

В середине декабря обессиливших и оборванных нас погрузили в вагоны, но теперь путь лежал обратно – на станцию Буденновск. Большая часть стариков и подростков по приезде не могли ходить. Через два дня приехали подводы, чтобы отвезти в село тех, кто более полугода был вдали от родных и близких. За свой труд никто ничего не получил».

***

В августе 1946 года вышло постановление «Об отмене особого режима в спецпоселках Ставропольского края». Комендантский режим в селе Петропавловском был упразднен. Сотни крестьянских семей покинули село навсегда. Их гнали прочь плохой климат, голод, тоска по родным местам.

Прошло более 80 лет с тех пор,  как в наше село привезли раскулаченных крестьян. Тысячи репрессированных нашли вечный покой на Петропавловском погосте. Постепенно стирается в памяти потомков тот страшный период. Но он не должен быть забыт.

Чтобы мы могли отдать дань уважения живым и ушедшим спецпереселенцам, в центре села, на самом видном месте, установлен памятный камень «Жертвам политических репрессий», а напротив него - христианский  крест в честь первых поселенцев этих диких степных мест.

Растоптанные жизни, исковерканные судьбы – это лишь часть истории  спецпереселенцев села Петропавловского. Как и любая страница истории, она не подлежит забвению, переоценке и замалчиванию.

Мария БОНДАРЕНКО,
ученица средней школы №4
С. Петропавловское
 

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях