Поиск на сайте

В русской истории он значится самым противоречивым правителем. О нём и сегодня нередко судят по анекдотам и мифам. Только всегда ли они отражают правду?

 
Павел I был загадочным императором. Современники относились к нему полярно. В глазах одних он представал человеком блестящего ума, другие, упоминая его, крутили пальцем у виска.
Да, он был слишком вспыльчив, гневлив, легко выходил из себя. Попросту говоря, был взбалмошным. Отсюда до сумасшествия и впрямь рукой подать. Психиатры не раз спустя годы изучали его «душу». Вердикт - расстройством ума Павел не страдал.
Преподававший будущему императору математику Семен Порошин утверждал, что он «по остроте своей весьма удобно быть мог нашим российским Паскалем». То есть соображал цесаревич недурно.
Психика Павла была травмирована семейной «историей». Ему уже с детства смерть отца (Петра III) казалась загадочной. А с достижением совершеннолетия он не мог не думать о том, что мать незаконно лишила его власти.
В свою очередь Екатерина II не скрывала своей отчужденности к сыну. Как писал Сергей Платонов, Павел вступил на престол, «пережив много тяжелых минут в своей жизни и испортив свой характер под влиянием холодных, неискренних и даже враждебных отношений, существовавших между ним и его матерью».
Но бросалась в глаза современникам не только горячность Павла, заставлявшая трепетать окружающих. Отличали его и поразительная честность, верность слову, редкая работоспособность. «Он совершенный джентльмен», - напишет современник полковник Николай Саблуков.
Да, Павел со своим сложным, вспыльчивым характером был еще и идеалистом-романтиком. В Европе это поняли сразу, когда он совершал заграничное путешествие в статусе наследника. И нарекли его «Русский Гамлет». Уже тогда можно было предугадать, что судьба Павла после занятия престола сложится не просто.
 
«Убийство Павла I». Без автора
 
Сумасброд
 

Что все будет по-другому, он показал сразу. Многое из того, что он делал, он делал в пику матери: так он хотел расправиться с памятью о ней. В первую очередь это касалось форм управления.

Так, Павел фактически упразднил местное самоуправление – земства. Для участия в выборах дворяне больше не съезжались. Местных чиновников велено было назначать сверху.

Он даже выпустил на свободу всех политических врагов матери. Среди них – Радищев и Новиков.

Потом, как сор из дырявого мешка, посыпались нелепые запреты. Во многом они были навеяны произошедшей накануне французской революцией. Павел страшно боялся ее злокозненного влияния. Потому выезд молодых людей за границу для учебы был запрещен. Как растлевающие, под запрет попали круглые шляпы, сапоги с отворотами, жилеты, фраки.

Одновременно воцарилась драконовская цензура. Ей подверглись даже ноты Моцарта и Гайдна. Как гласил указ: «Через вывезенные из-за границы разные книги наносится разврат веры, гражданских законов и благонравия…»

Следом Павел пытался регламентировать жизнь петербуржцев. Им предписывалось за обеденный стол садиться ровно в час дня, а в десять вечера всем полагалось быть в постели. Бытует миф, что гвардейцы допоздна бродили по улицам столицы и заглядывали в окна, чтобы выявить ослушников императорского распоряжения.

Или вот. Согласно появившемуся полицейскому циркуляру, волосы нельзя было зачесывать вперед - только назад. Бакенбарды нужно было немедля сбрить. А проходя мимо императорского дворца - снимать головной убор.

Гнев императора чаще обрушивался на офицеров и генералов. Наказанием за оплошность по службе мог быть не только жесткий выговор, но и немедленная высылка в отдаленный гарнизон.

«Это случалось настолько часто, что у нас вошло в обычай, будучи в карауле, класть за пазуху несколько сот рублей ассигнациями, дабы не остаться без денег в случае внезапной ссылки», - читаем в мемуарах Николая Саблукова. Но при этом, с его же слов, Павел был «доброжелательный, склонный прощать обиды, готовый каяться в ошибках».

Несмотря на последнее, из приведенных «картинок» складывается образ царя-тирана.

Но у реальности была и другая сторона.

 
«Павел I». Дмитрий Левицкий
 
Отец родной…
 

«Недовольны все, кроме городской черни и крестьянства», - сообщает 16 ноября 1797 года в Берлин прусский посланник Брюль. А французский эмигрант генерал граф Ланжерон добавляет: «Все дрожали перед императором. Только солдаты его любили».

Нет, «народным царем» Павел себя не мнил.  А вот справедливость – чтил. И других принуждал следовать его примеру. Потому и произволу дворян пытался положить некий предел. Например, издал знаменитый указ, который ограничивал работу крестьянина на своего владельца тремя днями. Это был первый в нашей истории законодательный акт, ограничивающий крепостное право.

Следом он позволил крепостным жаловаться на помещиков, что его матерью было строжайше запрещено и каралось ссылкой на каторгу.

А в армии обязанности солдат и офицеров были строго регламентированы написанными императором уставами. И смотреть на нижние чины, как на холопов, которых можно загнать на работу в своем имении, «отцы-командиры» уже не смели. В это же время младшие офицеры обрели право судиться с полковым командиром, зная, что суд будет справедливым.

Оказался император неравнодушен и к солдатским харчам. «Начиная с Павла, - свидетельствует Ланжерон, - довольствие всегда выдавалось точно и даже до срока. Полковники не могли более присваивать то, что принадлежало солдатам».

И уж совсем неслыханное. Царь повелел устроить во дворце окно, в которое всякий имел право опустить прошение на его имя. Причем  ключ от комнаты, в котором находилось это окно, хранил у себя. Сам читал все прошения, а ответы публиковались в газете.

Такая «прямая линия» нагоняла страх на вельмож, у которых рыльце было в пушку.

Общение «с глазу на глаз» с народом продолжалось, пока Павел не стал читать пасквили на самого себя.

Но было в решениях Павла нечто и вовсе из ряда вон…

 
«Быть посему!»
 

«Закон один для всех, и все равны перед ним», - говорил он. От таких слов дворян охватывала оторопь. А как же вольности с привилегиями, дарованные при Екатерине? «Отменить!» - велел император. «Благородное сословие, - писал Натан Эйдельман, - несколько поколений пробивавшееся к «дарованным правам», к личной неприкосновенности, вдруг видит себя возвращенным ко временам Петра I…» Тянуть государеву лямку наравне с другими сословиями для него снова становится обязательным.

Но и армейская служба стала неузнаваемой. «Образ жизни наш, офицерский, совершенно переменился. При императрице мы думали только о том, чтобы ездить в театры, общества, ходили во фраках, а теперь с утра до вечера сидели на полковом дворе и учили нас всех, как рекрутов», - читаем в дневнике адъютанта Измайловского полка Е. Комаровского.

Офицеры, привыкшие к «цивилизованным» условиям, роптали. Многие пытались, подав рапорт на увольнение, пойти по гражданской части.

Но и здесь от былых порядков мало что осталось. Павел сам подавал пример ретивого отношения к службе: в 5-30 утра Петербургский генерал–губернатор докладывал ему обо всем произошедшем за ночь. Чтобы не отставать от императора, в канцеляриях, в департаментах, везде на столах свечи горели с пяти часов утра.

А когда его любимец, генерал Алексей Аракчеев, скрыл, что, когда его брат был начальником караула, произошло какое-то воровство, Павел, узнав об этом, бросил ему в лицо: «Вон отсюда!..» Из опалы Аракчеев вернулся уже при другом царе.

 
Семья Павла Петровича и его дети
 
Заговор
 

Как Павел ни старался быть справедливым в глазах своих подданных, на уме у дворян было одно: он попрал их вольности, лишил привилегий.

Ждать «тираноборцев» долго не пришлось.

Ключевыми фигурами среди них стали: петербургский генерал–губернатор Петр Пален, вице-канцлер Никита Панин, последний фаворит Екатерины Платон Зубов, генерал-лейтенант Леонтий Бенигсен. Без согласия наследника Александра переворот был невозможен. Но его смогли уговорить, напугав, что отец собирается заточить его в крепость.

О смертоубийстве никто и речи не вел. Предполагалось императора арестовать и принудить подписать акт об отречении в пользу сына.

В ночь с 11 на 12 марта 1801 года заговорщики двумя группами проникли в Михайловский замок, только что отстроенную резиденцию Павла. Предводители понимали: даже отрекшийся от престола император представлял бы огромную опасность. В любой момент он мог получить поддержку, сторонников в армии у него хватало, и тогда всем заговорщикам светила бы одна участь - виселица.

Павел был убит. Удар, который оказался роковым, был нанесен то ли табакеркой, то ли эфесом шпаги, то ли рукояткой пистолета. Дело завершили, затянув на горле офицерский шарф.

Василий Ключевский заключит: «Инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями – его главной задачей».Если так, организаторы заговора не были никакими тираноборцами, а действовали из корыстных побуждений, опасаясь реформ, которые он проводил. Похожее в истории бывало. И не раз.

 
Виктор СПАССКИЙ, историк
 
 
 

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях