Поиск на сайте

Националистические партии для России – очевидное зло или «свисток» для отвода пара?
 

Весной нынешнего года под давлением оппозиции Кремль согласился на небывалое смягчение закона «О политических партиях»: минимальная численность партий была снижена с нынешних 40 тысяч человек сразу до 500. И политики мигом ринулись в Минюст регистрировать свои детища.
Особое рвение проявили националисты: оргкомитеты по созданию новых партий учредили такие ультраправые деятели, как Александр Белов-Поткин и Георгий Боровиков (движение «Русские»), Егор Холмогоров («Национально-демократическая партия России»), Дмитрий Дёмушкин («Партия националистов») и многие другие.
На подходе к легализации еще несколько общественных организаций, которые долго ходили в маргиналах: «Великая Россия», «Русское общественное движение» (РОД), «Русский общенациональный союз» (РОНС), фронт «Память», Партия защиты российской Конституции (ПЗРК) «Русь» и другие.
Правда, официально зарегистрирован пока лишь «Российский общенародный союз» (РОС), прежде как общественное движение существовавший лет двадцать. Ведь его лидер – экс-депутат Сергей Бабурин, человек респектабельный, а потому для Кремля неопасный.
А вот чем грозит России приход в легальную, публичную политику вчерашних маргиналов, маршировавших под свастиками? Об этом политический обозреватель «Открытой» беседует с директором информационно-аналитического центра «Сова» Александром ВЕРХОВСКИМ.

 

– Александр Маркович, в России, кажется, огромное число националистических движений, а вот зарегистрированная партия – только одна. Других не пускают?
– Полагаю, они просто не могут найти нужного количества членов. Для них и пятьсот человек – много. Не потому что в стране нет стольких националистов, а потому что мало кто из них хочет вступать в партию какого-нибудь Пупкина или даже Белова.
Появляются, конечно, новые лидеры. Например, лидер «Новой силы» – историк, профессор МГИМО Валерий Соловей. Мы с ним на многих научных мероприятиях по национализму были, – и вот теперь он сам выступает как националист, притом на классической расистской основе.
Соловей никогда прежде не был в националистическом движении, но сейчас бодро создаются региональные отделения вроде его респектабельной «Новой силы», в чем-то противопоставляющей себя «старым» националистам. Но таких людей радикальная молодежь не воспринимает как настоящих лидеров. Она может, конечно, прийти на мероприятие, организуемое «серьезным» движением, но на обратном пути все равно побьет кого-нибудь.
– А ведь почти по всех странах Европы есть националистические партии в парламенте. Мы должны к этому «эталону» стремиться?
– Легитимация, узаконивание ультраправых сил – вопрос очень сложный. Такие партии нужны, чтобы вывести определенные политические силы из маргинальной среды. Но нельзя создать парламентскую партию с теми, кто носит ножик в кармане и чуть что – переходит к мордобою. А в России, в отличие от Европы, мало «мирных» националистов. Основная масса – боевитая молодежь: для них политики – отстой, они за прямое действие.
– Но при этом у нас ведь очень высокий уровень бытовой ксенофобии в обществе.
– Бытовых ксенофобов много. Но они сами делать ничего не хотят, лежат на диване и думают: «А, начальство с этими приезжими разберется!» Чтобы создать националистическую партию, нужно мобилизовать обывателя, а для этого «притягивающее ядро» должно быть альтернативой уличным наци-скинхедам. Но как обыватель, даже отягощенный ксенофобскими предрассудками, пойдет за теми лидерами, которые сами еще недавно оправдывали политический террор под лозунгом «Россия для русских»?!
Лозунг-то этот нереализуем. Обыватель наивно верит, что гастарбайтеры уедут. Не уедут! В Европе это давно поняли, там ультраправые политики уже не кричат: «Италия для итальянцев» или «Германия для немцев». Они понимают, что сосуществование с иммигрантами неизбежно. И требуют внесения изменений в трудовое, миграционное, социальное законодательство, которые были бы направлены на защиту коренного населения (что бы под этим ни понималось).
– А в России?
– В России у националистов пока нет никакой необходимости быть настоящей политической партией с внятной идеологией. Главное – правильно выстроить отношения с властью. Те в Кремле, кто принимает решения о «допуске» конкретной силы к регистрации, тоже смотрят на этот вопрос прагматично.
Они будут отсекать не те партии, которые опасны своими ксенофобскими лозунгами, а те, которые признаются «недоговороспособными». Ведь в последние два года многие ультраправые заговорили о демократии, политических свободах. В «уличное» протестное движение, появившееся в декабре, влились те националисты, которые уже избавились от скинхедского влияния. Но и немало радикальных групп тоже. Кого, в конце концов, «пустят» в большую политику, угадать невозможно.
– Думаете, Кремлю больше нравится европейский вариант? Недавно даже Путин заявил, что Европа отринула политику «мультикультурализма», и там сегодня к власти приходят ультраправые.
– Нам показывают несколько искаженную, однобокую картину. Во-первых, Европа очень разная. Когда о крахе принципов «мультикультурализма» заявил британский премьер Дэвид Кэмерон, он имел в виду конкретную британскую политику в отношении общин, которых просто нет в других странах.
А вот во Франции совсем другая политическая культура: для президента все жители страны – прежде всего французы, а не арабы, турки, индусы. И он самих французов, а не разные этносы делит на хороших и плохих. Французы – это прежде всего не этническая, а гражданская нация. Нашим политикам до этого понимания еще расти и расти.
Ультраправые партии в Европе, конечно, есть. Но они далеко не у власти, да и нельзя их сравнивать с российскими – они не связаны с насильственной практикой. Например, в Италии партия внучки Муссолини «Социальная инициатива» давно вышла из подполья. Или «Шинн фейн» в Ирландии, выросшая из Ирландской национальной армии – организации, между прочим, террористической. Но для такой эволюции должны пройти десятилетия.
– В России такой долгий путь возможен? В отличие от европейского обывателя, у российского в голове крепко сидит стереотип об ордах бритоголовых, которые бродят по улицам в поисках жертв…
– Наши ультраправые, конечно, в общей массе более маргинальны и опаснее европейских. Уровень расистского насилия в России очень высок, и соответствующих групп действительно много. Но посмотрим политически, так ли все ужасно.
Главный «смотр сил» националистов – 4 ноября, «Русский марш». В прошлом году он был самым многочисленным за все годы, организаторы заявили о 20 тысячах участников. Наши сотрудники приходили и считали: тысяч семь человек собралось, не больше. Для Москвы это ничтожно мало.
– А как же бойня на Манежной площади?!
– Это было уникальное событие, такой же мобилизации добиться не удавалось националистам ни до, ни после. Там было тысячи три, наверное, ребят, настроенных гораздо агрессивнее, чем на «Русских маршах».
Вспомните, как это все было. Когда фанаты решили «помянуть» убитого Егора Свиридова, «начальство» поговорило с лидерами фанатских группировок, чтобы они мирно прошли на Кронштадтский бульвар. Часть туда и отправилась, а оттуда – на Манежную площадь, часть сразу пришла на Манежку.
Но не было никакого центра, единого организатора. Было множество отдельных зачинщиков-националистов, которые сумели очень быстро трансформировать это «безадресное» возмущение в проявление вражды ко всем кавказцам: якобы они купили всю полицию.
– Вообще, как получилось, что скинхеды в России стали действительно такой мощной и опасной силой?
– В 1990-е годы было РНЕ. И хотя им всех пугали, оно никогда не решалось на прямое действие. Маршировали в черной форме и готовились к «часу Икс». Потом появилось скинхедское движение, но его поначалу тоже не воспринимали всерьез. Наци-скинхеды ловили приезжих на улицах, били ногами, даже ножи не использовали. И никто с ними ничего не делал.
Во многом из-за безнаказанности степень жестокости нарастала. Перелом в отношении власти к националистам наступил после Кондопоги. Милицейскому начальству, может, было плевать на убитого таджика, а тут целый город на сутки вышел из-под контроля. После этого власть мобилизовалась, позже в МВД были созданы центры по противодействию экстремизму.
2008 год был худшим по нашей статистике насилия, а потом пошло на спад количество расистских атак, еще спустя два года – и количество соответствующих приговоров. Департамент по борьбе с экстремизмом в МВД возглавлял генерал Конов – не раз с ним встречался, вменяемый человек. Он не раз публично провозглашал, что будет бороться в первую очередь с насильственными преступлениями.
Я не идеализирую МВД и ФСБ, но бороться с крайними националистическими группами реально сложно. Это возможно только через «перевербовку» членов этих группировок. Именно так, например, удалось выйти на несколько группировок в середине 2000-х годов, за которыми десятки убийств.
– Так и занимались бы центры «Э» поиском настоящих террористов, а не устраивали провокации против оппозиции. Не очень вяжется это с понятиями об офицерской чести!
– Для полицейской отчетности ведь все равно – нацисты, свидетели Иеговы, нацболы... Цели задает руководство каждого регионального центра, пользуясь бескрайней широтой определения экстремизма. Ну и учитывая указания, скажем так, «извне МВД». Именно в размытости определения корень зла. Ну и в банальном несоблюдении процессуальных норм, конечно. Но это, увы, неспецифично только для центров «Э».
– Что вообще заставляет молодых ребят брать в руки оружие и идти «мочить чурок»? То, что из-за приезжих работу в мегаполисе не найти?
– Не верьте в эти экономические мотивации, что приезжие занимают рабочие места или «нагружают» социальную инфраструктуру. Для парней 15-20 лет это неактуально! Для них актуально то, что сами они воспринимают как непреодолимое противоречие «стилей жизни»: приезжие не так говорят, не так ссорятся и клеят девушек, дерутся не так…
А дальше эти ребята быстро находят соответствующие мотивы ксенофобии – есть ведь действенные методы пропаганды. Есть Интернет. Там без труда можно найти инструкции по уличному террору: как сделать бомбу, как уходить от погони. Пример – интернет-проект «Большая игра», которая «раскручивает» человека на противоправные действия всё дальше и дальше, вплоть до насилия.
– А как вы относитесь к утверждению, что 282-я статья Уголовного кодекса – чисто «русская»?
– Конечно, не чисто русская. А вообще, в демократическом обществе есть свои мифы. Прямо неправомерного, на наш взгляд, применения 282-й статьи не так уж много. Статистика по ней «раздувается» за счет того, что в последнее время МВД научилось работать с Интернетом и IP-адресами.
Выложил в «Контакте» видеозапись типа «Скины режут чурок» – на тебе уголовное дело! Полиция может и не искать, кто на этой записи изображен, их-то найти сложнее, о чем я говорил. А распространителя отыскать легко. Хотя степень его социальной опасности, конечно, на порядок меньше. Зато в отчете итог один – успешно раскрытое дело.
Кстати, именно за счет Интернета в этом году осужденных за пропаганду впервые оказалось больше, чем за насилие. Надо упомянуть и такой репрессивный механизм, как запрет распространения экстремистских материалов. Они содержатся в федеральном списке, который утверждает Минюст. Только список этот совершенно бессмысленный: в нем масса непонятных пунктов, есть повторы, ошибки, да и упомнить 1400 пунктов нельзя. То есть этот механизм вообще не работает.
 

Беседовал
Антон ЧАБЛИН

 

Русский гражданин10 декабря 2012, 22:56

Какая эта мерзость ваш Верховский((((

просто так15 октября 2012, 23:41

Каждое слово этого "профессионального эксперта" - ложь. А ложь про Кондопогу не просто ложь а очень мерзская ложь. Причём делает он это сознателно, что является отличительной чертой загран клуба Сова.

 

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях