Сотни детских жизней оборвала война на оккупированном в 1942 году Северном Кавказе, совсем недавно ещё считавшимся глубоким, безопасным тылом.
Просветительский проект «Открытой»: Вместе пишем историю Ставрополья
Плакат военных лет
Рассеяли десантные части
Война, принесшая неисчислимые человеческие страдания, отразилась и на судьбах маленьких граждан советской страны.
Как и взрослых, детей насильственно угоняли в Германию. Из Ставропольского (Орджоникидзевского) края нацисты отправили на каторжные работы несколько эшелонов подростков. Нацистская идеология высшей арийской расы и низших, обреченных на рабство и уничтожение, не предусматривала каких-либо послаблений в зависимости от пола или возраста.
Наравне со взрослыми дети работали на заводах вермахта по 12 часов в сутки, становились инвалидами, умирали от непосильного труда, голода, холода. На оккупированных территориях детей вместе с родителями бросали в тюрьмы и концлагеря, пытали, расстреливали, уничтожали в душегубках, заживо хоронили.
Масштабы эвакуации с первых дней войны были огромны. Согласно докладной записке Совета Народных Комиссаров РСФСР от 18 декабря 1941 года, по неполным данным было эвакуировано более 255 тысяч детей, большая часть которых - воспитанники детских садов и домов, учащиеся школ-интернатов, пациенты санаториев и лечебных учреждений.
Нередко спешность эвакуации приводила к халатности и безответственности со стороны ее организаторов. Отправившись в дальний путь без сопровождающих, в местах эвакуации дети нередко теряли связь с родителями и близкими, не только на годы войны, но и на мирные десятилетия - история знает множество подобных фактов.
Тяжелая обстановка не позволила завершить создание правовой базы по устройству детей-сирот. Лишь в январе 1942 года было принято постановление «Об устройстве детей, оставшихся без родителей».
Так, при переезде в другую местность не допускалось оставление детей безнадзорными. Государство поручало местным органам власти оказывать всяческую поддержку приемникам-распределителям, а также семьям, принявшим на воспитание детей. Для борьбы с детской безнадзорностью в краевых и областных органах НКВД назначали специальных работников.
«В целях оказания помощи родителям и родственникам в отыскивании отставших от них детей» органы НКВД СССР обязаны были «создать центральный справочный адресный детский стол, а также справочно-адресные детские столы при областных и краевых управлениях НКВД, городских отделах и районных отделениях НКВД».
В последовавшем 25 сентября постановлении СНК РСФСР «О выполнении постановления СНК СССР от 23 января 1942 года» отмечалось его неудовлетворительное исполнение в большинстве областей, краев и автономных республик.
В июле 1941 года Ставрополье считалось глубоким тылом. Уже в начале войны край принял тысячи переселенцев из Ленинграда, городов и сел Украины. А спустя год надежный тыл стремительно стал превращаться в арену военных действий и территорию, оккупированную врагом. Снова встал вопрос эвакуации детских учреждений уже с территории Северного Кавказа.
О трудностях можно судить по докладной записке от 25 ноября 1942 года уполномоченного народного комиссариата просвещения РСФСР, завотделом народного образования Орджоникидзевского крайисполкома Н.Н. Щепина наркому просвещения РСФСР В.П. Потемкину и председателю Орджоникидзевского крайисполкома В.А. Шадрину.
Эвакуация шла через Красноводск в среднеазиатские города Ташкент, Фрунзе, Фергану, Чарджоу, Семипалатинск, в западносибирский Барнаул. Шли пешком, без воды, еды, лекарств, под вражеской бомбежкой. Из 36 детских домов и 7 спецшкол Орджоникидзевского края по этому коридору безопасности прошли 27 детских домов и 4 спецшколы. Всего же с территории Северного Кавказа смогли эвакуироваться около ста детских домов общей численностью более 13 тысяч человек.
«Не успели эвакуироваться и остались на месте Симферопольский (в Невинномысске), Машукский, Кисловодский дошкольные, Криворожский и Петровские школьные детские дома. Неизвестно, куда направились и где находятся Нижнеархызский школьный и Григорополисский детские дома, вовремя вышедшие из районов.
Как установлено через воспитанников и отдельных работников детских домов, эвакуировались, но по дороге были рассеяны десантными немецкими частями Изобильненский, Черкесский и Нижнетебердинский детские дома…» - подводил итоги эвакуации Н.Н. Щепин, не располагая сколько-нибудь точными данными.
Увы, ясности нет до сих пор.
Отчаянная борьба за выживание
Судьба многих воспитанников детских учреждений, оставшихся на оккупированной территории, оказалась трагична. Некоторые умерли от болезней и истощения, других казнили.
О трагедии, разыгравшейся в горах Северного Кавказа, уже в мирное время рассказал чудом выживший тогда Мирон Зиновьевич Кессель, известный детский врач.
В середине сентября 1941 года, когда гитлеровцы вторглись в Крым, началась спешная эвакуация детских здравниц. Вглубь страны направились санатории «Южный», им. Н.К. Крупской, им. Красных партизан, «Бобровка» и десятки других.
С болью в сердце родные стены покидали дети, врачи, медсестры, нянечки, педагоги, воспитатели. Вместе с ними уезжали и родители, чьи дети находились на излечении в Крыму.
После долгих изнурительных дорог, под обстрелом, эвакуированные прибыли на Северный Кавказ, в неведомую им Теберду. Вскоре к ним присоединились питомцы детского санатория «Ромашка» из Ростова и других здравниц. Всех разместили в просторном санатории «Домбай», на многие месяцы ставшего родным домом для детишек и взрослых из Мурманска и Ленинграда, Москвы и Киева, Ташкента и Львова, Минска и Краснодара.
Стояла мягкая осень, вокруг шумели великаны-сосны, воздух был напоен запахами горных цветов. Врачи заботливо осматривали своих маленьких пациентов, измеряли температуру, делали процедуры и перевязки, воспитатели водили на прогулки, стараясь заменить мам и пап. Как в мирное время, в Теберде работала школа, учителя старались не отставать от учебного плана.
Между тем пламя войны неумолимо двигалось на восток, на Северный Кавказ. В середине августа 1942 года части дивизии «Эдельвейс», обученные для боевых действий в горах, вошли в Теберду.
Накануне несколько мальчиков и девочек старшего возраста, которые могли самостоятельно передвигаться, решили покинуть «Домбай». В одну из темных ночей они двинулись в далекий и опасный путь через Клухорский перевал.
Многие шли на костылях, с палочками, в гипсовых повязках и корсетах. Жажда жизни звала вперед. Вел детей хорошо знавший дорогу местный житель, бухгалтер поселкового исполкома Борис Семенович Зарахович, в Первую мировую побывавший в австрийском плену, откуда, к слову, привез немку жену.
Дорога день ото дня становилась труднее, вечерами задували пробирающие насквозь ветры, полил дождь, вершины покрылись снегом. Питались лесными ягодами, спали под открытым небом. Эта одиссея больных мальчишек и девчонок длилась две недели, дети проделали двухсоткилометровый путь и благополучно вышли в Сухуми. Больных, истощенных беженцев приняли сотрудники эвакопункта.
Когда немцы нагрянули в санаторий, первым делом они разграбили склады с продуктами, забрали медикаменты и перевязочные материалы, подушки и одеяла. Для детей и взрослых началась борьба за выживание.
Все, способные двигаться, направились в лес за ягодами, грибами, кореньями, дикими фруктами. В поисках картофелины или кукурузного початка копались в оставленных местным населением огородах. Рано ложились спать, надеялись во сне забыться от постоянного голода.
Но самое страшное было впереди.
Участь подопытных кроликов
В один из декабрьских дней у санатория «Пролетарий» показались немцы и потребовали списки всех евреев, а также детей, чьи родители коммунисты и политработники Красной армии. Понимая, чем грозит это, медики пытались скрыть национальность ребят, но спасти обреченных ничто уже не могло.
Вот одно из свидетельских показаний детей:
«Ординаторами наших корпусов, которые вместе с сестрами, непосредственно составляли требовавшиеся списки, были в подавляющем большинстве своем евреями, и почти все наши врачи тогда оставшиеся были евреями, и они боялись не только противоречить кому-либо при немцах, но и вздохнуть громко.
Они думали, что чем честнее они будут делать требуемое, тем больше шансов на то, что их не тронут. Они ходили по палатам и спрашивали, кто какой национальности, какого года рождения... А ходячие больные сами заходили к ним в кабинеты и рассказывали о себе все, что требовалось».
Имена некоторых медиков и стали известны лишь благодаря рассказам детей.
«Немецкие врачи в санатории сразу же провели селекцию, - рассказывал очевидец происходящего Олег Курихин. - Нас рассортировали на три группы: евреи, дети коммунистов, прочие. Я оказался во второй группе… Вторую группу отделили от третьей.
Нас ежедневно посещали врачи, часто брали кровь, и мы этого очень боялись. Время от времени кого-то уносили, и нас оставалось все меньше.
На первых этажах лечебных корпусов расположились немцы. У них по ночам горел свет, было весело, играла музыка. Днем нас кормили, но плохо, а по вечерам, когда мы тревожно засыпали, медсестры приносили что-нибудь вкусненькое, ласкали нас, говорили добрые слова, целовали…
За время оккупации нас ни разу не помыли, и под гипсом у меня завелись паразиты. Я стучал кулаками по своей скорлупе, и они переползали к ногам.
Помню, несмотря на голод, я рос, и мне стало тесно в гипсе. Позже выяснилось, что в этом коконе мои ребра неправильно изогнулись…
Медсестры учили нас копить днем в марле мочу, чтобы, если окажемся в «душегубке», дышать через нее. Мы послушно выполняли их указания. Позже я узнал, что эта предосторожность не спасла бы нас.
В сущности, всем нам была уготована участь подопытных кроликов, но мы верили в спасение».
В ночь на 11 декабря к здравнице подъехала закрытая машина. Завоеватели и их приспешники - полицаи стали вытаскивать детей из кроваток и швырять в «душегубку» - забинтованных, в гипсовых повязках. Большинству было по пять-семь лет.
Среди них, вспоминал Мирон Кессель, оказались и всеобщие любимцы братья Шлейман, шестиклассник Сережа и дошкольник Илья. Трагедия разворачивалась прямо на глазах обезумевшей от горя матери, врача Елизаветы Ильиничны. Она рыдала, кричала и умоляла пощадить несчастных, не зная еще, что впереди ее ждет та же участь.
Дверь машины захлопнулась, и она покатила на окраину Теберды, к ущелью Гончахира…
Поэтесса Вероника Тушнова оставила эти строки:
Детей укладывали штабелями
Через неделю трагедия повторилась.
Выжившие юные пациенты А. Нестеров и Аджигирей, ставшие после войны студентами Карачаево-Черкесского пединститута, вспоминали:
«И вот 22 декабря в три дня подъехала какая-то особая автомашина,- огромная, черпая, крытая. Она подкатила к «еврейскому» корпусу. Из кабины вылез немец и открыл, раздвинул две половинки задней стены машины. Другие немцы, сопровождаемые главврачом С.И. Байдиным, пошли наверх. Приказали они идти и дяде Ване, нашему санитару. Он и рассказал нам под большим секретом, что произошло дальше.
- Ну, ребята, сейчас мы повезем вас в Черкесск, - сказал Байдин. - Бери, Ваня, неси...
- Дядя Ваня, - со всех сторон закричали малыши, - меня берите, меня! Я хочу в Черкесск.
Дядя Ваня заплакал от жалости к ним, ведь он понимал, куда их повезут, но немцы были рядом и уже покрикивали: «Шнель, шнель!..» И сами хватали ребятишек, а были там совсем малыши - по три-четыре годика. Были и старшие - до восемнадцати лет...
Когда ребят укладывали в машину, немец приказывал класть их штабелями вдоль стен, чтобы середина машины оставалась пустой. Наконец понесли последнего больного, и он сказал:
- Дайте мне одеяло, ведь я замерзну там.
- Принесите одеяло! - сказал немец подвернувшейся сестре. Та бросилась по лестнице, но не успела и двух ступенек одолеть, как немец сдвинул обе половинки двери машины. Они сошлись плотно-плотно, там щелкнуло что-то, раздался такой характерный звук, какой бывает, когда закрывают кошелек, только гораздо сильнее.
Немец сел в кабину к шоферу, и машина медленно поехала, потом остановилась не очень далеко от нас, в березовой роще. Остановилась и гудела там минут пятнадцать. После гудеть перестала, но простояла на месте до сумерек. В сумерки к ней подошли немцы и начальник полиции Хабиб-оглы. Машина тронулась».
После изгнания захватчиков группа работников управления Тебердинского курорта, членов поселкового Совета и медиков составила акт о злодеяниях гитлеровцев. В документе, в частности, говорится:
«…по приказу начальника гестапо, обер-лейтенанта немецко-фашистской армии Отто Вебера было организовано неслыханное по своей жестокости варварское умерщвление больных костным туберкулезом советских детей, находившихся на излечении на курорте Теберда Микояновского района Карачаевской области Ставропольского края».
После уничтожения детей последовал приказ большой группе медработников-евреев взять с собой ценные вещи и подготовиться к переезду для работы на угольных шахтах.
Не желая быть жертвой, некоторые врачи кончали жизнь самоубийством. Повесилась в лесу Фрида Эммануиловна Белкина, специалист в области лечения легочного туберкулеза, ей было всего 36 лет, София Соломоновна Фарбер, бухгалтер тубдиспансера, и другие.
Кто не являлся на сборный пункт добровольно, тех ловили и избивали. Жена провизора София Владимировна Нейман-Шапшевич, лаборант, 35 лет, не выдержав издевательств, сошла с ума.
После двух суток пребывания в корпусе без пищи и воды, несчастных под конвоем погнали в сторону Микоян-Шахара (Карачаевск) и у подножия Лысой Горы расстреляли.
В детском санатории
Больше их никогда не видели
Трагической оказалась судьба и воспитанников детского дома под Машуком.
Из воспоминаний Нины Михайловны Сергеевой:
«Как я попала в дошкольный Машукский детский дом, не помню. Лишь позже узнала, что сюда меня доставили работники НКВД, как ребенка «врагов народа». И таких, как я, там было большинство. Потом началась война с немцами, которые, как говорили воспитатели, подходили к Пятигорску.
Слабо помню, как посадили нас в вагоны поезда и куда-то повезли. Но уже скоро на наш состав посыпались немецкие бомбы, состав сошел с рельсов, и часть вагонов опрокинулась. Какие-то люди вытаскивали нас из-под исковерканных вагонов и усаживали в придорожный бурьян, где мы просидели всю ночь.
С нами были и раненые, которые кричали от боли, но у взрослых лекарств никаких не было, а потому некоторые из раненых умерли. Потом, когда уже рассвело, прибыло несколько подвод, в которые нас буквально напихали. И на бричках вновь отвезли в детдом.
Хорошо помню, как появились немцы - всех нас выгнали во двор и стали выискивать евреев. Наш директор попытался защитить детей, но его на наших глазах застрелили, а всех отобранных посадили в большую грузовую машину. Больше их мы никогда не видели.
На протяжении последующих дней гитлеровцы вывезли всю мебель детдома, кухонную посуду для своих госпиталей. Правда, наши кроватки не тронули, да и зачем они были им! Зато забрали все-все из съестных припасов: муку, крупы, сахар, жиры. Даже картофель забрали. И нас нечем стало кормить. Спасибо, местные жители подкармливали, чем могли.
Ко всему этому из-за отсутствия мыла распространилась чесотка, начали мучить вши. Потом наступили холода, и несколько оставшихся воспитателей бросали в печи все, что могло гореть. К тому времени мы все были одеты в тряпье, такими были и наши постели - черные, грязные, дырявые…
Немцы больше в детдом не приходили, решив, что мы в этих условиях не выживем... Да к этому все и шло - многие от голода и болезней поумирали. Как мы дожили до прихода наших, сама не могу понять.
Когда нас стали переодевать, предварительно обрив наголо и впервые отправив в баню, я взглянула на себя в обломок зеркала - одни кости, обтянутые желтой кожей».
Уцелевших детей посадили в трофейный автобус и отвезли в Курсавский детдом, где их новым директором стала Анна Ивановна Аладина. Никаких документов на вновь прибывших не было, а потому всем дали выдуманные фамилии, имена, отчества, на глазок определяли возраст. Так дочка «врагов народа» из Машукского детдома стала Ниной Михайловной Сергеевой, 1935 года рождения.
За Ленинград ленинградцам мстят
Тяжкая участь постигла детдомовцев из Евпатории. Они уходили от гитлеровцев, держа путь к Теберде, и далее через Клухорский перевал в Грузию.
Но дойти удалось лишь до Нижней Теберды, где их настигли немцы. Более ста детей вместе со своими воспитателями были умерщвлены. Об этом сегодня сообщает мемориальная плита на гранитном скальном памятнике, установленном на братской могиле.
В Нижнем Архызе, на месте средневекового городища и мужского монастыря, располагался детдом, эвакуированный из Ленинграда. Здесь, по данным госкомиссии, нацисты уничтожили до двадцати детишек из еврейских семей. Спасся только один - его сумели скрыть товарищи, русские дети.
Страшна была доля детей - пациентов Ставропольской психиатрической больницы. Об этом сохранились показания главврача больницы Давида Габарова:
«Пятого августа 42-го года группа немецких солдат во главе с обер-фельдфебелем Герингом и фельдфебелем Шмитцем зашли в детское отделение, сообщив, что детей необходимо перевезти в районную больницу села Московского. Всех их в количестве более пятидесяти человек буквально загнали в огромную без окон машину. Потом мы узнали, что это была душегубка…»
Куда завоеватели сбросили детские трупы, неизвестно.
На Северном Кавказе оборвалась жизнь многих сотен детей, эвакуированных вместе с родителями. Всех их безжалостно уничтожали, их безымянные братские могилы разбросаны повсюду.
О поголовном расстреле в селении Горькая Балка Советского района, где временно обосновались эвакуированные ленинградцы, поведал поэт Юрий Щекотов:
Версия для печати
Добавить комментарий