Поиск на сайте

Шаг в небытие
Канун Нового года. В атмосфере носятся ароматы свежих елок, мандаринов и ожидание чуда, хотя бы в виде снега. У людей традиционно приподнятое настроение. А я иду на операцию по коридору минераловодской больницы, именуемой в народе «железкой». На самом деле она зовется Некоммерческим учреждением здравоохранения «Отделенческая клиническая больница на станции Минеральные Воды ОАО РЖД».  
Иду своими ногами, не на каталке.  Нет, меня могли бы и повезти в операционный блок, но тогда за две минуты пути от палаты я увидела бы лишь потолок c лампочками. А сейчас я выгадываю время и обострившимся зрением разглядываю окружающее.  
Взгляд выхватывает за окном больницы дом, торец которого смешно выкрашен в сиреневый цвет. Я вдруг замечаю, что холл с лифтами, мимо которого я прошагала, выкрашен розовым. Я удивляюсь громадной «раненой» бегонии в углу, сломанная ветка которой подвязана бинтом в надежде на то, что срастется. Зря. Не срастется. Можно смело отломить ветку. Бегония отлично справится с потерей и даст новые ростки. Это не человек… Ему уж если что-то отрезали, то новое не вырастет никогда…
До операционного блока уже несколько шагов, а там - неизвестность. Самая простая операция всегда чревата неожиданностями. И самый щадящий наркоз - это всегда смерть, пусть и подконтрольно-кратковременная. 
Я еще могу все изменить. Мне достаточно сделать пару шагов вправо и - бежать прочь… Бежать от себя, от времени, от судьбы. Но я понимаю: от неизбежности убежать не дано никому. И я вхожу в дверь с надписью: «Посторонним вход воспрещен».
Страха нет. Просто оцепенение. Сейчас мне впаяют наркоз и начнут искать в животе причину жесточайших приступов, от которых последние два месяца я периодически теряла сознание. 
Пожилая санитарка, ласково приговаривая, обматывает мне ноги эластичным бинтом - чтобы после наркоза и операции не развилась варикозная болезнь. Я удивляюсь. Это не первое мое знакомство с хирургами, но такой щепетильностью в соблюдении непреложного требования медицины не отметились даже московские клиники.  
Я могла бы не попасть сюда. Если бы питалась дробно - 5-6 раз в день, игнорировала сковородки и готовила бы на пару исключительно полезные блюда, разумеется, из экологически чистых, натуральных продуктов. Но для этого нужно не работать и жить в другом веке, хотя бы в двадцатом, где человек еще не успел испоганить среду обитания и не научился мастерски дурить своих собратьев производством лжепродуктов. 
Так что мое восхождение на операционный стол, как и многих из нас, предопределено. Кстати, друзья, узнав, что мне предстоит операция по удалению желчного пузыря, наперебой рассказывали о знакомых и соседях, которым удалили этот злосчастный орган ввиду образования в нем камней - следствия плохой воды, плохой еды, стрессов и образа жизни. Так вот, похоже, на Ставрополье каждый третий «бегает, как конь» без желчного пузыря,  «и - ничего!». 
Утешение слабое. Ведь в организме нет ничего лишнего. Бог знал, что делал. Просто тело наше интенсивно ветшает с падением качества жизни, и приходится «отпарывать» от него наиболее износившиеся детали. Кстати, Бог же и уложил меня на операционный стол взамен запланированной поездки в Москву. Страшно подумать, как бы развивались события, застань меня приступ в пробке во время ледяных дождей и предновогодней вакханалии в столичных аэропортах. 
Эти мысли обрывочно мелькают в голове, и на словах: «Сейчас вы заснете», - я перестаю существовать. Потому что существование - это именно сознание, самоидентификация.

 

Кудесники и пофигисты
Наркоз был щадящим и стал отходить раньше, чем с моей брюшиной были закончены хирургические маневры. Я лежала с закрытыми глазами и ощутила во рту помеху. Выплюнуть ее не было сил. Женские голоса в изголовье звучали явственно. Хотелось крикнуть: «Выньте из меня эту гадость! Мне больно!» Не знаю, как медсестры поняли мои мысленные стенания. То, что они вынули из моего рта, мне показалось трубкой. Видимо, я дышала через нее. Тотчас в горле стало легко, и я смогла вздохнуть сама. 
Но в правом подреберье продолжались манипуляции. Наверно, меня «зашивали». Было нестерпимо больно. Открыть глаза и закричать не получалось. Тело было чужим, губы не разжимались, криком кричала только душа. Мне удалось пошевелить двумя пальцами правой руки и даже отбить что-то типа дроби. О, счастье! Медсестры заметили мой знак! «Она что-то хочет сказать! Ей больно! Ничего-ничего, потерпите… Да она сине-ет!!!» 
Под этот крик я опять ушла в эфирные сферы...
…У меня два спасителя. Оба - врачи-хирурги высшей квалификационной категории: Юрий Келарь и Андрей Бандурин. Это они делали мне операцию. Еще к спасителям я отношу главврача больницы Николая Истошина и его заместителя Ларису Лапину. Их чуткость и умение расположить к себе пациента трогают до слез. Но главное - их молниеносное реагирование на проблемную ситуацию и точность постановки диагноза. 
…И вот я лежу в палате. После операции прошло много часов. Разрывается мобильный телефон. Я уже могу дотянуться до него, но говорить еще трудно - силы в голосе совсем нет. Медсестры кружатся вокруг с такой скоростью, что я не успеваю запомнить их лица. К тому же некоторые из них в масках. 
Жаль, что на девушках нет бэйджей с именами, фамилиями и статусом и я не могу  поблагодарить всех волею случая попавших на страницы моей судьбы. Имя одной медсестры-кудесницы из хирургического отделения я все же узнала - Юля Федоренко. Красавица с ангельским голосом ловко делала уколы и добрым словом врачевала не хуже капельниц. Пусть и вам повезет встретить в трудную минуту такую добрейшую душу! 
Увы, не все сотрудницы отличались отзывчивостью и мастерством. От рук некоторых хотелось выть: то угол наклона иглы капельницы установят абы как, то жгутом нервно перетянут руку так, что из глаз искры летят. А то еще от телевизора отгонят невежливо. Но будь у медсестер на груди бэйджи, они бы хорошо подумали, какую память оставят о себе у пациентов.  
Однако негативные эмоции таяли, едва в палату входил мой лечащий доктор Юрий Келарь. Откуда он знал, где и что у меня болит в конкретный момент и болит ли вообще? Он шутил, подбадривал, а я думала: «Нет, неправда, что все хорошие врачи из провинции массовым порядком свалили в Москву на заработки в коммерческие клиники. Истинным профессионалам и в Минводах хорошо».

 

Слово лечит, слово ранит
- Я сварил петуха, вам бульон можно? - на том конце мобильной связи слышу голос Александра Ребрикова, активного общественного и политического лидера из Минвод. Недавно он провел пикет -  пятый по счету за последний год - против коррупции и беззакония.
Накануне операции Ребриков привез ко мне в больницу свою жену Светлану, чтобы она поддержала меня,  ведь  эта милая доброжелательная женщина пережила гораздо более серьезное оперативное вмешательство. Это было так трогательно, от них обоих веяло таким радушием и состраданием, что их уверенность в благополучном исходе операции сразу же передалась и мне. 
А вот старательно приготовленный супругами бульон из петуха мне нельзя. Я вообще три дня «пью» только ту воду, которой смочен носовой платок, им мне обтирают растрескавшиеся губы.
В одно из пробуждений обнаруживаю рядом главного редактора газеты «Минеральные Воды» Ирину Мовсесян. Мы познакомились с ней на том самом пикете, перекинувшись парой фраз. И вот - на  весь период моего пребывания в больнице Ирочка становится моим ангелом-хранителем - врачует добрым словом, приносит молочные продукты, запеченные яблоки…
Нет, конечно, в больнице кормят, и причем именно тем, что нужно после операции: пустенькими супчиками, чуть теплыми паровыми котлетами, полутеплым несладким чаем или кисловатым компотом… Никогда не подумаешь, что на такой пище можно встать на ноги. Однако именно такая щадящая еда позволяет организму восстанавливаться после хирургической и лекарственной атаки. 
Я заново учусь ходить. План на вечер - обойти пятый этаж больницы и не заблудиться. Задачка не из легких. Архитектор здания был явно с задоринкой и лихо намудрил с блоками, лестничными маршами, переходами, закоулками… 
Перемещение по пяти этажам больницы могли бы облегчить указатели на стенах, но их, кроме как на первом этаже, нет. Приходится спрашивать у персонала, как пройти в нужный кабинет. Вечно спешащим работникам вопросы кажутся нелепыми. А ведь случись, не дай бог, пожар, больные не будут знать, куда бежать. И не помогут новенькие огнетушители и шланги, аккуратно развешанные в стеклянных шкафах по всем коридорам больницы.
Две санитарки, когда я искала кабинет УЗИ, так вызверились на меня («Женщина, к вам, может быть, еще экскурсовода приставить?»), что я, проплутав по этажам, едва не теряя сознание, без сил упала на руки доктора Юрия Келаря, чудом появившегося рядом. Он в доли секунды извлек из закоулков витиеватого коридора «персональный транспорт» - сидячее кресло, на котором меня и отвезли на УЗИ. 
То был единственный  до крайности огорчительный  факт. И упоминаю о нем лишь в силу его нетипичности. Я видела, как медсестры урывками спят ночью, какие у них усталые лица ранним утром и как они бодро порхают по палатам со шприцами и капельницами… Чего я не видела, это грязи, пыли, крови, суеты. Больница работает как часы и не удивительно, что народ едет сюда лечиться со всего Северного Кавказа. 
Я покидаю клинику. Завтра Новый год. И первый тост (с компотом) я подниму за здоровье и профессионализм персонала минераловодской «железнодорожной» больницы. Пусть не дрогнет ваш скальпель, возвращая к жизни тех, кто, как на Бога на вас надеясь, отдался в ваши умелые руки! И не ошибся.

 

Елена САРКИСОВА

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях