«Страшно подумать, может быть, России в прежнем виде и смысле не будет…»

Ровно сто лет назад Ставропольская губерния восторженно встретила Февральскую революцию

Исторический 1917 год в Петрограде начался с хлебных бунтов, антивоенных митингов, демонстраций и стачек. 27 февраля (12 марта) всеобщая забастовка переросла в вооруженное восстание. Войска, перешедшие на сторону восставших, заняли важнейшие пункты города. Разрозненные и немногочисленные силы, сохранявшие верность царскому правительству, не смогли подавить охватившую столицу анархию.

Февральская революция прошла сравнительно бескровно. Общее число пострадавших составило 1300-1450 человек, из которых 168 - убитыми. Большинство смертных случаев пришлось на Кронштадт и Гельсингфорс, где матросы-анархисты расправились с офицерами, обвинив их в «шпионаже» в пользу немцев.

Николай II отрекся от престола. Сформированное Временное правительство соединило в своем лице законодательную и исполнительную власть, заменив царя, Госсовет, Думу и Совет Министров. Практически одновременно революционно-демократическими силами был сформирован Петроградский Совет, ставший параллельным органом власти.

1(14)марта новая власть была установлена в Москве, а затем в течение месяца по всей стране.

Между тем история Февральской революции до сих пор не написана, и эта страница прошлого все еще остается закрытой. Ее события, правдивые и мифологизированные, ее герои и антигерои вновь возвращают нас в эпоху столетней давности.

Наши земляки - известные в губернии политики, писатели, журналисты, военные запечатлели происходивший на их глазах крах старого мира и рождение нового. Их взгляд, а также материалы архивов легли в основу публикации.

«Получаю распоряжения… Пока всё спокойно»

Всего за месяц до февральских событий жизнь в Ставропольской губернии текла своим чередом. В середине января 1917 года губернатор князь Сергей Дмитриевич Оболенский отправил в адрес Николая II телеграмму.

В ней сообщалось, что в Ставрополе был открыт Земледельческий приют для двухсот сирот солдат и офицеров, погибших на войне. Деньги на святое дело пожертвовали представители дворянства, земства и простые жители губернии.

В ответной телеграмме царь написал: «Поручаю Вам передать Мою благодарность всем присутствовавшим на открытии Земледельческого приюта для сирот воинов. Радуюсь отзывчивости населения, не останавливающегося перед патриотическими жертвами. Николай».

О событиях в Петрограде первыми на Ставрополье узнали местные власти. В начале марта губернатор С.Д. Оболенский получил из Тифлиса, где находилась штаб-квартира кавказского наместника, телеграмму следующего содержания:

«В Петрограде происходят серьезные беспорядки на политической почве. Необходимо быть готовым к возможности волнений на Кавказе. Прошу усилить агентурный наружный надзор за настроением населения, действуя при этом с крайней осторожностью, не принимая пока никаких предупредительных мер стеснительного для населения характера».

В ответном донесении губернатор проинформировал наместника: «Получаю распоряжения Временного правительства... Пока все спокойно...»

«Вести о произошедшем просочились наружу и стали достоянием широких кругов населения и вывели жизнь города из обычной колеи, - писал меньшевик Василий Михайлович Краснов. -  Здание городской думы превратилось в своеобразный клуб, клокочущий самыми противоречивыми слухами о происходящих вокруг Москвы и Петербурга кровопролитных боях, о прорыве фронта, о начавшейся всеобщей забастовке и т.д.

Наиболее экспансивная часть партийной молодежи использовала этот момент для устройства летучих митингов, на которых еще туже наматывался клубок безответственных слухов.

Стали доходить сведения о намечающемся брожении в местном гарнизоне, изобилующем молодыми мобилизованными, об имевших уже место случаях неповиновения командному составу, о растущем недовольстве офицерского состава против начальника гарнизона, не проявляющего понимания создавшейся обстановки.

Губернатор князь Оболенский не выходил из своей квартиры. Вице-губернатор г-н Мишин при получении первых же вестей спешно выехал из пределов губернии. Жизнь в официальных учреждениях замерла. На улицах стали учащаться попытки своевольного ареста должностных лиц».

В первых числах марта губернские газеты обнародовали первый манифест Временного правительства.

«В настоящей деятельности кабинет будет руководствоваться основаниями:

- полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе террористическим покушениям, вооруженным восстаниям и аграрным преступлениям...

- свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек...

- отмена всех сословных, вероисповедальных и национальных ограничений...

- немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны...»

Главное - не быть левее здравого смысла

Известие о революции населением губернии встречено было с восторгом. В городах и селах прошли демонстрации, сходы граждан, бурные собрания общественности. Март ставропольчане называли «медовым месяцем» революции.

Вот несколько архивных документов той поры:

«Ставрополь. В городе полный порядок. Население свидетельствует живейшую радость и преданность новому строю.

Село Летницкое. Волостной сход и временный сельский совет села приветствует новую власть. Да поможет Вам Бог так же успешно очистить землю русскую от темных сил спекулянтов и мошенников, как удачно сломили правительство утеснителей и предателей.

Духовенство и верующие: «Самодержавный строй навсегда пережит Россией, и возвращения к нему не должно быть».

Село Константиновское. Граждане с радостью приняли совершившийся переворот... Просят выразить новому правительству чувства преданности, готовности мирно работать для пользы страны, армии. Да здравствует обновленная Россия!..»

По губернии, как и по всей России, прокатилась волна переименований. В прошлое ушли названия сел, станиц, улиц, учебных заведений, носивших имена членов императорской семьи. Граждане посылали друг другу поздравительные открытки в красных рамочках, с «глубокой радостью» извещавшие, что «после продолжительной и тяжкой болезни скончался самодержавный деспотический режим».

В первых числах марта в Ставрополь пришло официальное сообщение об отказе Михаила Александровича Романова, брата императора Николая II (в феврале 1918-го арестован и расстрелян), от престола, организации Временного правительства. Вслед за этим посыпался град распоряжений из Петрограда.

Старый административный аппарат покорно сдал бразды новому. Циркулярным распоряжением Временного правительства управление губернией принял на себя председатель губернской земской управы А.М. Кухин.

Из Петрограда прибыл новый начальник - депутат Государственной думы IV созыва от Ставропольской губернии, комиссар Временного правительства Д.Д. Старлычанов. Он выступил на губернском земском собрании, заявив, что «старые законы потеряли силу, новые еще не созданы и вся надежда правительства на разумную самодеятельность на местах». Главное, предупредил Старлычанов, постараться «не быть левее здравого смысла».

Этим старанием «не быть левее здравого смысла» и можно охарактеризовать первый период жизни губернии, не делая исключения и для народившихся к тому времени Советов, пока ее не заполнили сорвавшиеся с фронта части.

Город шумел и пел «Марсельезу»

Вот хроника первых мартовских дней, отражающая масштабность захлестнувших губернию событий.

2 (15) марта на Тереке был создан Гражданский исполнительный комитет (ГИК). Спустя четыре дня представители городской думы Ставрополя, земской управы, а также 25 организаций и учреждений губернии образовали Комитет общественной безопасности (КОБ), определивший свою роль как вспомогательного совещательного органа, действующего до завершения выборов в Учредительное собрание и преобразования по новому закону городского и земского самоуправления.

5 (18) марта уполномоченные 38 предприятий Ставрополя создали Совет, в который два дня спустя вошли представители солдат. Так родился Совет рабочих и солдатских депутатов. Поначалу он состоял из людей  самых разных политических взглядов - эсеров, кадетов, меньшевиков, энесов и беспартийных демократов. На этом политическом небосклоне большевистская звезда была едва различима - весной 1917 года ставропольская группа РСДРП вместе с меньшевиками насчитывала около полутора десятков человек.

«Как и все в России, город весьма взволновался, когда в феврале месяце 1917 года пришли первые известия о революции: шумел, как улей, и по всем поводам - удобным и неудобным - пел «Марсельезу», - писал Илья Дмитриевич Сургучев. - Председатель земской управы, шагая по снегу в глубоких калошах и отдавая честь левой рукой, принимал на Соборной площади (верхняя площадка Крепостной горы. - Авт.) воинские парады. Нотариусы, надев сапоги бутылками, ездили арестовывать жандармов. Управляющие банками разбирали архивы охранного отделения.

Адвокаты учреждали милицию, прежних полицейских уже без страха величали фараонами и перестали раскланиваться с бывшим полицмейстером. Все говорили громко, суетились на митингах, отправляли Родзянко (Михаил Владимирович; в феврале 1917-го председатель Временного комитета Государственной думы. - Авт.) приветственные и поздравительные телеграммы...»

8 (21) марта в Ставрополе было объявлено Высокоторжественным Днем Свободы Отечества.

12 (25) марта был приведен к присяге на верность Временному правительству Ставропольский гарнизон.

Поставленный его начальником полковник Горшков попросил назначить день приведения к присяге войск, которая и состоялась на площади Соборной горы. После богослужения и слова временно управляющего Ставропольской епархией епископа Александровского Михаила (Космодамианского) начальник гарнизона кавалер орденов св. Георгия и Почетного легиона полковник Горшков обратился к войскам с краткой, но пламенной речью:

«Государь и правопреемники указали правительство, которому мы все должны повиноваться. Политика - не дело армии. Высшее благо для нас - счастье Родины, высший закон - исполнение своего долга перед Родиной и властью.

Да сокрушит Господь Бог всякую руку, поднявшуюся против России, и да поможет новой власти сохранить ее Великой».

Революция в губернии проходила безболезненно, без кровопролития и человеческих жертв. Полиция и жандармерия были упразднены, разоружены городовые, которые, впрочем, и не оказывали сопротивления. Красные повязки милиционеров свидетельствовали о рождении новой вооруженной силы.

Из ставропольской тюрьмы вышли десять человек «политических», а вместе с ними и уголовники. А.Ф. Керенский, пребывавший в «красно-бантовой эйфории», полагал, что в революционном обновлении страны имеют право участвовать даже люди, преступившие закон. По его приказу из тюрем было выпущено более 3 тысяч уголовников, в том числе около двухсот на Ставрополье.

Обновление власти идёт нормально

3 (16) мая губернский крестьянский съезд избрал Совет крестьянских депутатов Ставропольской губернии и его временный исполком.

Во всех Советах преобладали представители эсеров и меньшевиков.

Из газетного отчета:

«В практической деятельности (Ставропольского Совета рабочих и солдатских депутатов. - Авт.) отметим устройство 10 марта в закрытых помещениях целого ряда митингов, посвященных памяти борцов за свободу, устройство 12 марта внушительной рабочей манифестации, протекшей при образцовом порядке, организации 26 марта дня «Красного цветка» и 3 апреля митинга на общеполитические темы...

Совет принял участие в работе целого ряда учреждений… в организации городской милиции... избрал особую комиссию по разработке и созданию профессиональных союзов».

В докладе министру внутренних дел комиссар Д.Д. Старлычанов сообщал:

«Процесс обновления власти идет нормально... Губернский комитет общественной безопасности имеет очень хороший состав, и проводимые им меры вполне целесообразны... В селах переизбирают старшин, эксцессов нет... Отношение к земским начальникам резко отрицательное. Административный надзор мною запрещен...

Подъем чувств выливается в пожертвованиях на войну. Калмыки пожертвовали 100 тысяч деньгами и несколько вагонов хлеба... Все учреждения нуждаются в средствах... На случайные суммы трудно вести планомерную работу».

В 1917 году на Ставрополье числилось около 40 тысяч рабочих, в том числе 7,5 тысячи фабрично-заводских. Летом губернское бюро профсоюзов объединяло 11 союзов с 3,5 тысячи рабочих. На предприятиях были созданы фабрично-заводские комитеты.

За что боролись профсоюзы?

Так, рабочие завода Шмидта (завод «Красный металлист») потребовали введения 8-часового рабочего дня «с оставлением без изменения платы поденным рабочим и добавлением 20% на расценку сдельных работ». Требования были удовлетворены.

«Мы, рабочие мельницы братьев Милосердовых, - сообщает архивный документ, - собравшиеся 25 июля на общем собрании, и, обсудив свое экономическое положение в связи с дороговизной жизненных условий, решили единогласно предъявить братьям Милосердовым следующие требования:

...увеличить заработную плату всем самостоятельным рабочим в размере 45 рублей в месяц... на основании правил Временного правительства о фабричных комитетах никто из рабочих предприятия не может быть уволен…»

Практически весь спектр политических партий, сложившийся в губернии еще в 1905 году, вновь проявился в Февральской революции. В это время партийная система губернии значительно полевела. Ее правый фланг - организации монархического толка - оказался разрушенным. Главной политической силой на середину 1917 года оставались эсеры - более 3 тысяч человек. Ставропольская группа РСДРП без меньшевиков в своих рядах насчитывала около 30 человек.

На собрании представителей политических партий и общественных организаций губернии было выражено «резкое порицание стремлению большевиков навязать свою волю стране».

Готовьтесь к новым битвам, товарищи!

Тем временем город все больше наполнялся возвращавшимися с фронтов вооруженными солдатами и матросами. Сразу все затаилось и насторожилось. Ожидали новых известий из Петрограда и Москвы... Появились очереди за хлебом. На базарах подскочили цены на весь привоз.

Правительство А.Ф. Керенского отпечатало новые деньги достоинством 20 и 40 рублей, вслед за этим деньги стали печатать и в Ставрополе. Купюры небольшого размера назывались «керенками» и выпускались листами, которые разрезали ножницами.

Тут-то ставропольский обыватель, который на протяжении десятилетий думал исключительно об урожаях, мельницах, базарах и прочих хозяйственных делах, читал в газетах объявления о торгах, строил планы и позволял себе отдых в трактире, всерьез призадумался.

«Очухался он, конечно, главным образом потому, что любезные его черноземному пузу поросята и гуси, стоившие до весны 1917 года полтинник, вскочили в десятки рублей. Хлеб вместо двух копеек возрос до рубля; сахар, реквизированный «трудящимися», продавался на базаре «буржуйным гадам» по пять рублей за фунт. Мануфактура, объявленная предрассудком старого режима, стала музейной редкостью». Так суть происходящего в далеком от политики губернском городе передавал активный участник Белого движения на юге России Я. Александров.

В июле в Петрограде полулегально прошел VI съезд большевиков, призвавший к новой, уже социалистической революции.

«Готовьтесь же к новым битвам, наши боевые товарищи, - говорилось в решении съезда большевиков. - Стойко, мужественно и спокойно, не поддаваясь на провокацию, копите силы, стройтесь в боевые колонны! Под знамя партии, пролетарии и солдаты! Под наше знамя, угнетенные деревни!»

Отзвуки призывов большевиков стали доходить и до губернского центра, находившегося в эйфории от нахлынувшей свободы. Призывы эти не могли не взволновать общественность города, где немногочисленные большевики подталкивали к анархии.

Разруха пойдёт глубже и дальше

Свою позицию еще до Октябрьского переворота четко обозначили ставропольские эсеры, печатным органом которых была газета «Северокавказское слово». В июле 1917 года в статье «Грозный час пробил» газета писала:

«…большевики - эти пираты нашей молодой республики - сделали свое каиново дело. Они растлили, разложили армию, сделали солдата изменником Родины, внесли полную дезорганизацию, полный непорядок в наш тыл». Нашлось место в статье и для характеристики вождя: «У каждой революции есть свой маньяк. У нас - это г-н Ленин».

Председатель губернского Совета крестьянских депутатов эсер Александр Александрович Иванчин-Писарев от имени партии в начале августа 1917 года пишет в Петроград письмо А.Ф. Керенскому:

«В настоящее время в Петрограде заседает съезд «большевиков», в рядах которых чуть ли не девяносто процентов провокаторов, немецких наймитов, агитаторов и шпионов - тех «большевиков», для которых честь и Родина ничего не значат.

Эта шпионски-агитаторская немецкая банда сумела подойти к русскому солдату и рабочему с помощью крикливых и хвастливых фраз, разбить стройные ряды освобожденного и опьяненного от счастья свободы русского народа... превратить молодую русскую демократию и свободную армию в бушующее нелепо море...

Однако решительные меры против этих предателей и философствующих негодяев не принимаются, а если и принимаются, то нерешительные и половинчатые...

Для меня непонятна совершенно такая терпимость правительства к этой антигосударственной для России группе людей. Непонятна снисходительность, с которой правительство слушает и заставляет слушать всю исстрадавшуюся, истекающую кровью, ослабевающую Россию завывания «большевиков» на демонстративно устроенном съезде...

Просто иной раз не веришь, что живешь в России, не веришь, что делается! И делается во имя какой-то философски высшей справедливости, блеск которой, однако, в недалеком будущем потонет в крови и слезах стыда и отчаяния миллионов русских граждан... Ведь разруха пойдет еще глубже и дальше во все области жизни. Страшно подумать, может быть, России в прежнем виде и смысле не будет...»

Доверься Богу, и Он спасёт душу твою

Когда в конце августа генерал Лавр Георгиевич Корнилов попытался отобрать у Временного правительства власть и разогнать Советы, его выступление поддержала лишь партия кадетов. Смелый, отчаянный шаг по спасению России окончился поражением. Не поддержали русского генерала и на Ставрополье.

Едва предприниматель и общественный деятель И.И. Венецианов в местной печати заявил о поддержке им корниловского выступления, как тут же был арестован местными властями под одобрительные выкрики всесословной публики и препровожден в тюрьму. Невероятно, но борьба против Корнилова проходила под лозунгом: «Защитим демократию, спасем революцию!»

К осени 1917-го перемены к худшему стали наблюдаться повсюду, в том числе в Ставрополе. До неузнаваемости изменилось лицо военного гарнизона, который вчера еще принимал присягу на верность Отечеству, а сегодня превратился в неуправляемую вооруженную массу.

«Дисциплина среди воинских чинов пала, - говорилось в приказе начальника гарнизона Горшкова. - Улицы города наводнены бесцельно шатающимися группами воинских чинов, в большинстве своем не имеющих воинского вида, полураздетых, полуобутых и без поясов. Толпы солдат плюют и сорят, толкают прохожих, задевая женщин и детей, сквернословят…

Во многих местах встречаются пьяные, потерявшие человеческий облик. Бесчинства, хулиганство, пьянство и картежная игра развиты вовсю».

Когда над Россией нависли грозовые тучи революционной анархии и деспотизма, православная церковь во главе с Патриархом Московским и всея Руси Тихоном предприняла очередную попытку предотвращения кровавых дел, направив в епархии Соборное послание, призвавшее православный народ к миру и согласию.

Послание это было доставлено и в Ставропольскую епархию, возглавляемую архиепископом Агафодором (Преображенским), вылившееся в первых числах октября в грандиозный крестный ход с многочисленными иконами, и в первую очередь с изображением заступницы города - Казанской Божией Матери и особо почитаемой Иверской Божией Матери. В крестном ходе участвовали тысячи горожан, жителей ближних и дальних сел и станиц.

«Не убей чужого и ближнего своего! Спаси Россию от ворогов! Доверься Богу, и Он спасет душу твою!..» - повторяли люди вслед за священнослужителями.

На губернию, а с ней и на всю страну стремительно и неумолимо надвигался Великий Октябрь.