Поиск на сайте

Уважение к Закону не стало нашей национальной традицией. Отсюда и «стать» у нас особенная… Что же стоит за этим?

 

Некогда популярный идеолог славянофилов Николай Данилевский страстно убеждал, что между Россией и европейскими странами лежит пропасть. «Она не питалась, – писал он, – ни одним из тех корней, которыми всасывала Европа как благотворные, так и вредоносные соки непосредственно из почвы ею же разрушенного древнего мира.
…Затем, когда настал новый век и зачался новый порядок вещей, Россия также не участвовала в борьбе с феодальным насилием, которое привело к обеспечениям той формы гражданской свободы, которую выработала эта борьба». И сделал вывод: «Россия – не Европа…» Кто бы спорил?
Только нужно уточнить, какой принцип определил воспеваемое несходство? А он на поверхности – это защищаемое законом право собственности. И родом оно оттуда, из Древнего Рима, из культурных кладезей которого наши предки действительно не черпали.
Хотя хорошо известно, что именно законы, призванные охранять собственность отдельного человека, и создают предпосылки для появления гражданского общества. Они для него – как становой хребет.
А если в истории общества столетиями вместо юридических норм, определяющих права, в том числе на собственность, царила воля самодержца, откуда было взяться благоговейной привычке млеть перед законом?
Вот и не стоит удивляться, что автор «Литературной газеты» сегодня с восторгом пишет: «Удивительная способность к поискам правды… и в то же время пресловутая неспособность соблюдать писаные законы и правила, философский фатализм – всё это грани свободы по-русски, весьма мало похожей на свод регламентированных прав».
«Регламентированные права» – это для «скушной» Европы. А вот у нас все складывалось по-другому. Как же?

 

«Встретимся в суде, Ваше Величество…»
Для начала любопытный факт. Как хрестоматийный, он приводится в немецких учебниках истории.
Так вот, прусский король Фридрих II, начав возводить знаменитый дворец Сан-Суси возле Потсдама, вознамерился снести стоявшую поблизости старую мельницу. Она мешала его замыслам. И он сказал, что хочет ее выкупить. Но мельник наотрез отказался от продажи.
Тогда король, нахмурившись, произнес: «Я же могу отобрать и силой, не дав ни гроша…» И в ответ услышал: «Можете, Ваше Величество. Но есть в Берлине верховный суд…» После чего Фридриху ничего не оставалось, как отступить.
Возможно, это всего лишь легенда, призванная преувеличить уровень правовых отношений, установившихся в Пруссии в правление Фридриха II. Даже если и так, для ее появления все равно были свои основания.
А вот в России в тот же период похожая легенда появиться просто не могла. В ней царил совсем другой мир.
Только что занявшая престол Екатерина II, например, распорядится подписывать бумаги на ее имя «верноподданный» вместо «раб». И речь идет не о крепостных крестьянах, а о дворянах, которые о правовом государстве отродясь слыхом не слыхивали.
И почувствовать, что и у них все как у людей, они смогут лишь после того, как та же Екатерина в 1785 году подпишет «Жалованную грамоту дворянству». После чего «благородное сословие» впервые обретет право частной собственности на землю. До этого любое земельное владение царь мог забрать по своей прихоти.
«Лишь в новое время (1785), – имея в виду русских дворян, пишет английский историк Ричард Пайпс, – они получили хартию своих прав, подобную тем, что уже в средние века были известны в Польше, Венгрии, Англии и Испании».
В итоге в России сверху, как и в европейских странах раньше, начнут прорастать ростки гражданского общества.

 

«Договорились, по рукам…»
Во многом становлению гражданского общества Европа обязана и договорной основой, которая сложилась в средневековье. Служба дворян то ли королю, то ли «хозяину» чином пониже предполагала прописывание обязательств обеих сторон. В случае же их невыполнения дорога была одна – в суд.
Отсюда и появилась в Европе привычка «качать права». А вместе с нею – легионы судейских, стряпчих и другого юридически подкованного народа.
А вот в России царю заключать договоры с теми же боярами, а потом служилыми дворянами никакой нужды не было. Все они «сидели» на его, государевой, земле. И за пользование ею обязаны были нести цареву службу.
Речь в таком случае могла идти только об обязанностях одной стороны. «Московское законодательство вообще было направлено прямо или косвенно к определению и распределению государственных обязанностей, но не формулировало и не обеспечивало ничьих прав, ни личных, ни сословных; государственное положение лица или класса определялось лишь его обязанностями», – писал Василий Ключевский.
Даже родовитые бояре владели своими вотчинами реально, на правах условного держания. Откажись они служить царю – тут же могли попасть в опалу и лишиться своих владений.
Тонкости в этом вопросе прояснил Иван Грозный в переписке со своим оппонентом князем Андреем Курбским: «Жаловать своих холопей мы вольны и казнить их вольны же». Попробуй тут забалуй, возропщи!
«Государство – это я!» – могло стать девизом любого московского самодержца. Как отметил Ричард Пайпс: «Служилые люди в России не имели никаких гарантий своих личных прав, и поэтому считать их настоящими аристократами нельзя: их земельные владения, даже их звания и сама жизнь зависели от милости царя и его чиновников».
Откуда здесь было взяться большому спросу на судейских со стряпчими?

 

Уроки Орды
Принято считать, что наклонности к тоталитаризму московским князьям привили в Золотой Орде. Еще Николай Карамзин писал: «Князья, смиренно пресмыкаясь в Орде, возвращались оттуда грозными властителями».
Наука управлять на манер восточных деспотов давалась им легко. Потому от былого вечевого демократизма скоро не осталось и следа.
Обнаружилась в князьях и новая ипостась, несвойственная им раньше. «Только в монгольский период, – утверждал историк Александр Градовский, – появляется понятие о князе не только как о государе, но и как о владельце всей земли. Великие князья постепенно становятся к своим подданным в такое отношение, в каком монгольские ханы стояли по отношению к ним самим».
Все это хорошо перекликалось с византийскими традициями, которые перекочевали на русские земли вместе с принятием православия. Одна из которых, по выражению философа Владимира Соловьева, состояла в «поклонении идолу государственности». А тех, кто пытался держаться за старину, за вольности, введенные дедами и прадедами, как, например, новгородцы, ожидала горькая участь.
«Для Московского великого князя казалось невероятным кощунством, чтобы смерды, или, по слову холмогорского летописца, «худые мужики вечники», своей волей утверждали и отменяли законы, призывали и изгоняли князей, да еще именовали себя «господами», – пишет историк Андрей Зубов.
Так было выкорчевано последнее пространство свободы в русском обществе.

 

Королевские слёзы
Но настоящая пропасть между Россией и Европой образовалась, когда в странах Старого Света появились органы представительной власти. Уже в средние века там восторжествовал принцип: «То, что касается всех, должно быть одобрено всеми». Речь идет о сборе налогов, которые должен был платить любой владелец собственности. И отныне, чтобы он это делал, требовалось его согласие.
Такой подход создавал гарантии для существования устойчивого социального мира и одновременно лишал европейских монархов вседозволенности. Например, английский король Эдуард III, чтобы начать войну с Францией, которая известна в истории как Столетняя, обратился в парламент с просьбой о выделении денег на армию. А когда депутаты ему отказали, стоя перед ними, расплакался от бессилия…
Русские цари попасть в похожую ситуацию не могли никогда. По их требованию денег всегда собиралось столько, сколько им было нужно. И на любую войну. «Не нуждаясь в сборе налогов, поскольку вся страна платила им за землю рентой и службой, цари не имели необходимости созывать парламенты», – отмечает Ричард Пайпс.
В России, как известно, депутаты впервые собрались только в начале XX века. Хотя и тогда было немало людей, солидарных с консервативным мыслителем Константином Леонтьевым, упрекавшем Европу в том, что она «осмелилась когда-нибудь предписать гниль и смрад своих новых законов о мелком земном всеблаженстве, о земной радикальной всепошлости!».
Похожее звучит и сегодня из уст политиков, депутатов, публицистов известного ряда. Они также усердно твердят, что мы идем своим, самобытным путем. Неизвестным остается только – куда?

 

Виктор СПАССКИЙ,
историк

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях