Поиск на сайте

О человеке, преданном своему делу и идеалам. Размышления о себе, времени, профессии

 

Культура в России пребывает не в лучшей форме, только и слышно: мол, нет денег на то, нет на это… Жалуются на свое горькое бытие сами артисты, художники, писатели, и верить им можно. Отсутствие должного финансирования – это ничтожные зарплаты, облупившиеся старинные особняки, аварийные концертные залы, тесные сцены. Но и это не все.
Чем меньше государство уделяет культуре внимания, тем больше ее представители пытаются эпатировать зрителя под тем предлогом, что искусство-де не терпит преград и задыхается без обновления, нуждается в струе свежего воздуха. Всё напористее служители муз делают ставку на новаторские, экстравагантные подходы, отвергая классиков, переворачивая их представления с ног на голову.
Может, и впрямь Гомер и Сервантес, сотворив свое благородное дело, заслужили место на дальней полке в пыльном чулане? Где, в каких недрах души, за какими кулисами рождается страсть к переписыванию академических канонов ради удовлетворения вкусов современников?
Дискуссия эта, хотя и давняя (желающих бросить Пушкина с корабля современности не убывает), актуальности своей не теряет. А потому судить о новациях в искусстве сподручнее человеку высокой культуры, выросшему в академических традициях, на них утвердившемуся в профессии, но, в то же время, взглядов свежих и непосредственных.
Итак, секретами творчества с нами поделилась народная артистка России, лауреат всероссийских и международных конкурсов, исполнительница более трех десятков оперных партий, звучащих с лучших подмостков Москвы, Санкт-Петербурга, Италии, Испании, Австрии, Германии, Португалии, Праги… Сибирячка, а ныне кисловодчанка Татьяна ВОРОЖЦОВА.

- Татьяна, оперное искусство, пожалуй, самое сложное для нашего современника, который днем вечно куда-то мчится, вечером сидит у телевизора, а любое явление и порыв души смело готов упрятать в схематичные рамки. Опера, по природе своей пропитанная изящностью и утонченностью, для него сложна, запутанна и скушна.
У нас, как известно, все разбираются в политике и медицине. Но даже самые смелые, кажется, не рискнут так вот, с ходу судить об оперном искусстве…
Где же эти критерии прекрасного для обывателя?
- А критерий простой – нравится тебе опера или нет. Когда исполнитель поет спокойно, не выворачивая на всеобщее обозрение всю свою внутреннюю кухню, сопряженную с плотным графиком, непростыми отношениями в коллективе, закулисными интригами, равнодушным вы не останетесь. А если певец еще делится частью своей души, значит, вы побывали в настоящей опере.
- И все же критерий «нравится – не нравится» немного странный…
- Для профессионала, конечно, критерий странный, но мы ведь говорим о зрителе, слушателе. А для артиста необходимы талант, работоспособность и… чуточка фортуны.
Вот когда все эти условия сходятся в одну точку, на оперной сцене рождается новое имя.
- На российских оперных подмостках таких имен много?
- Одни рождаются, другие гаснут, как звезды. Недавно по «Культуре» прошла передача об изумительном по вокалу и искренности баритоне Дмитрии Хворостовском, с которым, к слову, мы вместе учились в Красноярском государственном институте искусств. Нет смысла перечислять оперные партии и вокальные циклы в его исполнении, Хворостовским можно лишь наслаждаться из зала.
Дима большой умница еще и потому, что смело развил свой талант, не растранжирил его, воспользовавшись улыбнувшейся ему удачей.
- В вашей профессии сложно не дать пропасть своему таланту?
- Для всех по-разному, но практика такова: едва артиста начинают отмечать на конкурсах, он получает награды, у него появляется импресарио, как он начинает по всему миру скупать недвижимость, не сходит с экрана телевизора, без него не обходится ни одно шоу – ладно бы интеллектуальное, но чаще какое-нибудь кулинарное.
- А что делает умный певец?
- Отдается профессии, берет уроки у лучших педагогов, смотрит, как работают на Западе, что в традициях и в моде избалованной европейской публики, пробивается на лучшие театральные площадки.
- В 1987-м вы стали лауреатом Всесоюзного конкурса вокалистов им. Глинки. И сразу после этого в вашей сценической карьере наметился поворот?
- Конкурсы для карьеры оперного исполнителя, конечно, важны, но почти все решается на ярмарках выпускников, которые каждый год проходят в разных городах, куда съезжаются студенты и работодатели. Там-то и определяется твоя творческая, а зачастую и жизненная судьба.
На такую ярмарку в Свердловске я попала в 1992 году и получила сразу несколько интереснейших предложений – от Иркутского музыкального тетра, Красноярской оперетты, Сочинской филармонии и Новосибирского театра оперы. Последний и стал моим вторым домом, моим счастьем и моей болью на много лет.
- Могли бы и в Красноярске остаться, все же город знакомый по студенческой поре…
- И город знакомый, и к тому же меня с детства прочили в опереточные примадонны, но… выбор свой я остановила на опере.
- Почему?
- Причин несколько. У певцов-академистов существует своего рода классификация учреждений культуры: сначала идет филармония, потом оперетта, сотканная вся из позитива и оптимизма, наконец опера, корнями своими уходящая в трагедию.
Оперный жанр самый сложный, хотя бы даже потому, что поют там в основном на языке оригинала – итальянском, испанском, французском…
- Вы не ищете легких путей или же опера со всей ее серьезностью, кипучими страстями, трагичными развязками ближе вам по характеру?
- Пожалуй, и то, и другое, хотя ко многим вещам я отношусь с юмором, люблю шутить.
Тем не менее с податливым характером я просто не рискнула бы пойти работать в Новосибирский государственный академический театр оперы и балета, где сцена, как космодром, а зал на 1700 мест. Не сочтите за хвастовство, но перекрыть оркестр из ста человек без подзвучки на самом деле непросто.
Опера – это еще и особый талант общения с оркестром и дирижером, наконец чувство такта, умение двигаться по сцене, как того требует партия.
- А умение красиво одеваться?
- А как же без этого! Нани Брегвадзе как-то поделилась, что первые три песни публика исключительно рассматривает ее наряды, а потом только начинает слушать. Всегда есть время на распевку...
Ну, это я уж шучу, хороший артист ни в жизнь не позволит себе появиться на сцене неподготовленным, даже в самой мелочи.
- Вы, конечно, предупреждали, что любите пошутить, но непосвященному легко ведь купиться на вашу шутку… Скажите серьезно, хороший оперный певец это?..
- Это думающий певец. Немало оперных артистов имеют роскошный голос, но вжиться в роль, подчинить вокальные данные идее, заложенной в постановке, дано не многим.
Большая драма оперного искусства в том, что таких сценических инвалидов, которые не способны мобилизоваться на сцене, войти в роль, вытянуть ее – не голосом, а душой и нервами – в огромном числе у нас выпускают музыкальные колледжи и институты.
- За профессиональный рост певца отвечает педагог, кому как не ему подтягивать до нужного уровня своих подопечных, так ведь?
- Конечно. Но тут вот какая история. Именитый певец и талантливый педагог в одном лице – большая редкость, об этом можно только мечтать. Такой, например, была народная артистка СССР, Герой Соцтруда, великая Ирина Константиновна Архипова.
Талантливым педагогом может быть и человек, который всю жизнь занят был в эпизодах, на третьих ролях. А бывает наоборот, когда артист блистал на лучших площадках мира, а как преподаватель совершенно не тянет, штампуя сценических инвалидов.
- И что же дальше, куда идут они?
- Чаще всего – преподавать или в филармонию, где главным ориентиром зачастую служит число концертов, сольные партии не приветствуются, и качество незаметно уходит на второй план. В таких условиях артист деградирует.
- На разных языках петь сложно?
- Сложно хорошо петь – так, чтобы в стране, на языке которой звучит ария, тобой восхищались, искренне рукоплескали. Вторым вокальным языком считается итальянский, но все зависит от конкретной постановки.
Когда в Сибири мы ставили «Волшебную флейту» Моцарта, «Катю Кабанову» Яначека или «Кармен» Бизе, то на репетиции приглашали носителей языка, педагогов из Германии, Чехии, Франции. По-другому нельзя.
- Вы, народная артистка России, объехали полмира. Наверняка поступали заманчивые, выгодные предложения посотрудничать. Не было соблазна остаться где-нибудь в Европе?
- Предложения были, но, знаете, не так просто принять решение – жить и работать за границей.
Впрочем, ни раньше, когда страна только распахнула границы и многие, похватав чемоданы, бросились на Запад в поисках лучшей доли, ни теперь, в условиях свободы передвижения, имея звание, я никогда всерьез не думала о том, чтобы навсегда поселиться за границей.
Возможно, покажусь старомодной, но жить и работать мы должны в той стране, где родились.
- Вы больше двадцати лет отдали сцене Новосибирского оперного театра. Творческая среда сложна?
- Актер вообще профессия с женской сущностью, ей свойственны закулисный шепот, интрижки, зависть, всевозможные перипетии. А в оперном театре все еще сложнее.
Например, теноров женщины не воспринимают как мужчин, для них они, как подружки. Всегда ухожены, прилизаны, мимо зеркала не пройдут, не заглянув в него. Зайди тенор в женскую гримерку, никто и виду не подаст.
Иное дело – бас. Это своего рода хулиганы оперы. Могут позволить себе в баню накануне спектакля отправиться, не боясь, что посадят голос. И водки пару-тройку рюмок перед концертом пропустить не откажутся.
Но самые настоящие, если можно так сказать, и преданные сцене – это баритоны, в них нет изнеженности теноров и вальяжности басов. Представление о баритоне чаще составляют по его ролям. Как правило, это персонажи сложного характера, даже злые и мстительные. Но это ошибочно – баритоны люди чувственные, но с прочным внутренним стержнем.
- Корпоративная среда накладывает отпечаток на жизнь за рамками театра?
- Еще как! Главное – не забывать, что между театром и всей остальной жизнью есть-таки грань, переступать которую не всегда стоит.
- Как относитесь к разговорам о том, что опера умирает?
- Опере уже около четырехсот лет, и существовать она будет вечно.
Иное дело, что в наше прагматичное время элитарному оперному искусству многие предпочитают что-нибудь попроще, чтоб не напрягаться, когда все понятно.
К тому же опера очень дорогое удовольствие, билет в партер Венского государственного театра обходится в тысячу евро. Но зрелище стоит того, оно завораживает, переносит в какой-то волшебный и в то же время существующий мир! Причем атмосферу праздника создают и сами гости: женщины в роскошных платьях, мехах, боа, мужчины во фраках.
- Вам не кажется, что торжественность театрального досуга уходит в прошлое? Раньше зрители к спектаклю готовились не меньше, чем актеры, – доставали из гардероба вечерние платья, накануне просиживали в парикмахерской, делали маникюр… Сегодня в театр можно ввалиться прямо после работы в свитере и джинсах. В чем дело, что происходит с нами?
- Театр бывает разный, но к пониманию оперы надо готовить с малолетства, приучать детей к этому сложному и прекрасному искусству. Вопрос в том, что заниматься этим порой некому.
Мамы и папы с головой погружены в суету будней, зарабатывают на хлеб насущный. Бабушки и дедушки в свое время также выматывались на производстве, а после утыкались в телевизор.
Есть тоненькая общественная прослойка интеллигенции, где театральные традиции чтут и передают из поколения в поколение, но и она, кажется, в нашей стране истончается.
- В борьбе за публику опера тоже ведь меняется, согласитесь. В качестве примера можно вспомнить хотя бы скандальную постановку в Большом театре «Руслана и Людмилы». Напомните, пожалуйста, нашим читателям, что там произошло.
- Одна зрительница после просмотра вариации на тему оперы Глинки пришла в негодование, потребовав в суде запретить спектакль, выплатить ей миллион рублей компенсации за нравственные страдания, но главное – предоставить билет на классическую постановку оперы. Истица заявила, что спектакль был изощренным психологическим экспериментом, глумлением над композитором, его оперой и всей русской культурой, а движения и возгласы певцов навязывали прямые ассоциации с пьяным, похотливым разгулом. Суд иск отклонил. Опера по-прежнему стоит в репертуаре главного театра страны.
Что происходит? На мой взгляд, попытки эпатировать зрителя, привнести на сцену атрибуты скандала, в первую очередь связаны не с борьбой за аудиторию, а с омоложением самой оперы.
- Что вы имеете в виду?
- То, что в оперу хлынули молодые режиссеры с установкой перекроить классику на современный лад. А это значит изменить характеры героев, декорации, костюмы, а то и вовсе избавиться от одежды, оглушить спецэффектами. Так в Новосибирске в свое время поставили «Фауста», превратив его из драмы в блокбастер, где все беспрестанно движется, мигает, сверкает, гремит.
- Но шоу всегда привлекает!..
- Безусловно, только певец при этом уходит на второй план. А опера по своей сути академична, как никакой другой вид театрального искусства, она уже несколько столетий служит идее культурной преемственности поколений. И это высокое ее предназначение у нее отнимают.
- То, о чем вы говорите, возможно лишь тогда, когда преемственность поколений нарушена в самой опере, изнутри. Так?
- Она и нарушена. Молодые режиссеры со своим специфическим языком сценического общения, чуть ли не жаргонным, на главные роли набирают вчерашних студентов, работать с которыми очень просто в том смысле, что они податливы, не перечат, как говорится, готовы удовлетворить любой каприз за ваши деньги.
На большой сцене мальчики и девочки и сразу становятся виолеттами, изольдами, тосками. Но дело все в том, что, не имея жизненного опыта, исполнить многие партии просто невозможно!
Старикам за их многолетние заслуги дают небольшие эпизодические роли, так они дорабатывают до пенсии.
А самое перспективное, работоспособное, сложившееся профессионально и психологически среднее поколение, примерно от 35 до 50 лет, из творческого процесса фактически выпало.
- И какова его участь?
- Люди разъезжаются по миру, завоевывают место под солнцем. Но это, поймите правильно, отстаивание не столько профессиональных канонов, сколько мировоззренческих принципов, хотя все переплетено.
- Татьяна, извините за прямоту, но кому-то может показаться, что вы просто брюзжите…
- Это не брюзжание, это позиция. Надо уметь разделять шоу и высокое академическое искусство.
За фейерверками и выстрелами хлопушек я не могу расслышать ни одной арии. Что бы ни говорили мне, но «Аида» должна быть трагедией, а не боевиком.
Но самое печальное в этом знаете что?
- ?..
 – То, что молодежь наша, возможно, никогда так и не узнает подлинной «Аиды» во всей глубине ее авторского замысла!
- Вас тоже постигла участь среднего поколения оперных артистов?
- Меня, к счастью, эта участь миновала – пару лет назад по семейным обстоятельствам я переехала в Кисловодск, и свою работу строю так, как хочу. Договариваюсь с театрами, репетирую, гастролирую.
А вот многих коллег моих по Новосибирску омоложение театра коснулось. Они в форме, полны сил, но работать им не дают.
- Омоложение оперы, о котором вы говорите, я полагаю, не единственная причина ее кризиса!
- Кризиса оперного искусства я пока не вижу, но проблемы очевидны. С одной стороны, многим открылась дорога в театр, но с другой – огромная армия талантливой молодежи так и не может пробиться на сцену. Тут, скорее, надо что-то менять в системе трудоустройства.
У нас, скажем, о роли можно мечтать только после консерватории, а в Италии в театрах поют все – и с высшим образованием, и с начальным. Прослушали и – вперед, на сцену.
- Испокон веков первыми оперными певцами были итальянцы, но последнее время небывалые успехи демонстрируют Китай и Корея. Искусство с мощным генетическим кодом для стран Азии оказалось чуть ли не родным. Правда, странно?
- Ничего странного, азиаты удивляют и поражают мир своими успехами во многих областях – в науке, спорте, искусстве. Они невероятно старательны, усердны и прилежны, не скупятся на классных педагогов, а потому и результат такой ошеломляющий. Думаю, в оперном искусстве азиатские страны еще нас удивят.
- Звание народной артистки накладывает ответственность?
- Еще бы! Репертуар, вокал, игра, костюмы – все должно быть на высоте, надо создать такой образ, чтобы люди влюблялись в тебя и концерт покидали с открытой душой и чистыми помыслами.
А потом нужно помнить, что сцена для оперного певца – как лакмусовая бумажка, ведь по голосу о характере артиста можно рассказать почти все.
Вот он едва начинает форсировать звук, истерит, фальшиво играет, как сразу между ним и публикой вырастет стена, впечатления от спектакля смазаны. Хотя мобилизовать себя бывает невероятно трудно, ведь артисты – живые люди со своими комплексами, заботами, семейными переживаниями.
Счастье, когда люди уходят с концерта под впечатлением и с мечтой снова попасть к тебе.
- Говорят, от высокого звания начинает голова кружиться. Правда?
- Заслуженную артистку получать было страшно, а народную – и подавно, дело ведь не в награде, а в ответственности перед людьми.
А насчет головокружения… Мне кажется, что, получив звание, я еще больше стала застенчивой.
Признание заслуг – это не повод для того, чтобы раздувать щеки и ходить гоголем. В магазинах, по крайней мере, я не топаю ногой и не требую: «А ну разоденьте меня, народную, да поживее!..»
- А теперь вижу, что шутите, и верю вам. Верю хотя бы потому, что вы скромно репетируете на сцене кисловодского санатория, не ходите по инстанциям, выбивая условия и преференции. Над чем работаете?
-
По-прежнему много гастролирую, исполняю арии.
За два года, что живу в Кисловодске, репертуар свой пополнила романсами, русскими народными песнями. Исполняю эстрадные вещи, работаю с джазовым оркестром.
В общем, экспериментирую смело, и, надеюсь, людям мои поиски нравятся.
 

Беседовал
Олег ПАРФЁНОВ

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях