Поиск на сайте

Этим горьким вопросом задаются все, у кого от армейской дедовщины пострадали сыновья, родственники, знакомые

 

Политический обморок
Когда Елена Николаевна читала первую в своей жизни публикацию о себе в «Открытой», газетные строки расплывались, буквы не складывались в слова. В глазах стояли  слезы и кружилась голова - она все еще не пришла в себя после обморока, который подкосил ее на раскаленной от жары площади Ленина. Инвалиду с ее диагнозом стояние на солнцепеке категорически противопоказано, но она бы жизнь отдала за сына, лишь бы ему помочь. Только  не ожидала солдатская мать, что силы предательски покинут ее в самый ответственный момент. Прибывшая бригада «Скорой» прервала  ее одиночный пикет. В плечо пикетчице вкололи две ампулы, усадили в «Рафик» с красной полосой и  умчали - нет, не в больницу, а на Центральный автовокзал. Там и выгрузили. Мол, передохните на скамейке и двигайте в свою Сухую Буйволу.
Перед тем, как она взяла в руки газету, у нее наконец-то состоялся долгожданный разговор с сыном. Первый с того дня,  как она узнала, что его избили. Он воспользовался мобильником, который один из сослуживцев припрятал от командиров и «дедов». Голос Ивана был хриплый, прерывистый.
- Как ты себя чувствуешь, сынок? – с болью  спросила она.
- Уже получше, мама.
- А что врачи говорят?
- Врачам меня не показывали...
Избитому новобранцу даже не оказали медицинской помощи. Нет ни  медицинского заключения, ни диагноза. А с того дня (12 июня), когда парня колошматили, прошло почти три недели.
В каком столетии мы живем? Ставропольские правозащитники, к которым обратилась за помощью Елена Николаевна,  отправили телеграмму Президенту России Медведеву 14 июня. Через несколько дней прокуратура подала признаки жизни. В Сухую Буйволу позвонил следователь из Калининграда. Да, избиение имело место. В  голосе незнакомого мужчины сквозило раздражение: мол, чего суетишься, серьезных людей от дела отрываешь, президенту пишешь?
- Что с моим сыном?
- Ничего особенного - две царапины да грудь ушибли.
Позже позвонили следователи из Ростова. Также подтвердили: Ивана избили. И никаких подробностей. На этом реагирование великой правоохранительной вертикали, потревоженной звонком из администрации Президента, закончилось. Просвечивать рентгеном грудную клетку, по которой прошлись крутые кулаки  «товарищей по оружию», не стали.  Это объяснимо. Установлено, что к избиению приложил руку и офицер. «Отец солдатам». Лишняя бумажка – лишняя улика. 
А раз не освидетельствовали, то и не лечат.

 

Материнская одиссея
Иван – второй сын Елены Галушкиной, который попал в руки сержантов, капитанов и  прочих ратников. А старший, Николай, присягал на верность отечеству еще в 1995 году. Мягкий, добрый, привязанный к матери, он  отправлял домой  весточки регулярно. Благо, что армейская почта бесплатна. Налаженная переписка оборвалась внезапно. 
Неделю-другую она ждала письма, отгоняя тревожные мысли. Неизвестность изнуряла. И она наведалась в райвоенкомат. Там  ничего не прояснили. Спустя несколько дней после столь же бесполезных телефонных звонков в различные ведомства, томясь от неизвестности, с пересадками она мчалась в Майкоп. Здесь располагалась часть, в которой служил Николай.
Гулкий коридор казенного учреждения. В пустых глазах встретившего ее офицера сквозила скука: он ничего не знает про ее сына. Вот тогда-то ее охватил страх. Она жила одной беспокойной мыслью: надо что-то делать, ехать, мчаться, искать, допытываться. Где он? Что с ним?
Следующий ее визит был в Ростов, в  штаб округа. Он ничего не прояснил. Одни военные чины говорили с ней равнодушно, другие — ухмылялись в лицо: «Служба, мамаша, а вы как хотите? Если бы с ним что-то произошло, вас в конце концов известили бы». Третий выразился куда как цинично: «Если с вашим сыном что-то случится, вы будете получать пенсию». От такого утешения у нее в глазах потемнело.
Майкоп, Ростов, Ставрополь – крюк не близкий. А на что ездить-то? Как платили селянам в середине девяностых, всем известно. Пришлось продать корову-кормилицу.
Пять месяцев она ничего не знала о сыне. И вот, по совету знающих людей, сунув, что называется, в лапу отцам-командирам в Майкопе, она выведала, что сын в Чечне. В Чечне не сладко, но ведь живой! Поскребли по сусекам, продали последнее, что было в хозяйстве, нашли земляка сорви-голову, готового за деньги ехать хоть к черту на кулички. В том числе и в  пропитанную пороховой гарью и ужасами Ичкерию. А накануне поездки к ним заявился сослуживец Николая. Привез письмо и фотографию. Сын запечатлен в Грозненском аэропорту. Тесная гимнастерка, лихо сдвинутая на бок пилотка. Родной мой!

 

Подранки
Вернувшегося Николая не узнали ни мать, ни одноклассники. От прежнего доброго, приветливого парня ничего не осталось. Из-за полученной в Чечне тяжелой контузии он стал нервным, вспыльчивым. Время от времени на него накатывают приступы неукротимой ярости.
Слушаю я женщину, которая колесила по Северному Кавказу в поисках пропавшего сына, и  в голову лезет: а что же власть? Военкоматы? Почему никто не помог? И почему не проявили элементарного человеческого  внимания к солдату, выполнявшему воинский долг? В первую очередь те, кто его в Чечню отправил?
Сегодня Николай нуждается в серьезной психотерапевтической помощи. Но откуда в деревне психотерапевт? Контузия, вконец сдавшие нервы, бессонные ночи, крики во сне - вот уже больше десяти лет мается он в родном селе. Здесь ему нет даже работы. Брошен всеми.
И не только он один такой. Частенько в Сухую Буйволу наведываются однополчане Николая. Елена Николаевна крошит на кухне помидоры в салат, а до ушей долетают обрывки фраз, от которых леденеет душа. Один  друг Николая по Чечне выпрыгнул из окна девятого этажа на асфальт в Ставрополе. Другой, из Михайловска, облил себя бензином и чиркнул зажигалкой. 
Надломленные жестокими испытаниями, пережитыми не по своей воле, они чувствуют себя отверженными. И кто-то, не справившись с собой,  сгорает. Материнское сердце разрывается от боли. Где бог? Где правда? Почему этим парням никто не помогает наладить мирную жизнь? Их словно вычеркнули из списка живых.
А какими счастливыми, нашедшими себя, уверенными смотрятся в рекламных роликах мужественные парни в камуфляжках или тельниках. Они  зовут: иди к нам! И мир откроется перед тобой.
Откроется?
Неужели и ее младшему уготовлен  удел потерявшего себя в казарме?
За что?

 

Не пойдешь в отказ - пожалеешь!
А ведь младшенький Иван просто рвался в армию. Но не успел еще принять присягу, а кирзовый сапог дедовщины уже грубо раздавил мальчишечьи представления о  «непобедимой и легендарной». Как будто встретило его не братство, а братва. 
Опубликованный в прошлом номере газеты рассказ о Елене Николаевне был сопровожден официальной статистикой о потерях в армии в мирное время. Жуткие цифры. За пять месяцев этого года  небоевые потери в вооруженных силах составили 158 человек. И при этом, если верить военным, лишь один из всех погибших ушел из жизни по причине «неуставных взаимоотношений». Да кто же, зная, что творится в казармах, поверит в это! Этой статистики нет, потому что подобные случаи прячут все - от офицеров воинских частей до крупных чинов в военных структурах. В нашем случае то же самое.
Сослуживец сообщил Елене Николаевне, что все новобранцы, избитые вместе с Иваном, под нажимом уже отказались от своих показаний.  Вот и весь «эффект» от вмешательства президента, который искренне хочет очеловечить российскую государственность, вдалбливает в головы начальников простую истину о правах человека и достоинстве личности. Бюрократы, гражданские и военные, похоже, туги на ухо. Для них достоинство личности - пустой звук. 
В часть наехали следователи, комиссии, учинили разбирательства и сделали  вид, что не замечают, как командиры  выдавливают из рядовых отказные заявления. «Господа проверяющие! Какие избиения? Да их мизинчиком никто не тронул! Верно я говорю, служивый?» - «Так точно, ваше высокоблагородие!  Премного благодарны, ваше высокоблагородие!»
Держится пока один Иван. Его тоже «обрабатывают», и он понимает, что если не пойдет в отказ, житья ему не будет. Ему уже намекали: не пойдешь в отказ – пожалеешь! А служба только начинается.

 

Сострадание сегодня не добродетель
Газетная публикация о душевных терзаниях простой русской женщины, публичное обращение солдатской матери к президенту – крик отчаяния. На статью откликнулись несколько человек, и за это им глубокая благодарность. Позвонила жительница Ставрополя, не захотевшая назвать себя. Она занимает высокий пост в официальных структурах. Ее сын в армии, ей близки переживания Елены Николаевны. Она спросила, чем может помочь, предложила открыть счет для сбора средств на поездку Галушкиной в Калининград и сказала, что готова внести определенную сумму. 
Из Буденновска дозвонилась руководитель «Комитета солдатских матерей Прикумья» Людмила Богатенкова. Она намерена помочь Галушкиной добиваться перевода Ивана ближе к дому, например, в Астрахань.  
А где представители власти? Те, у кого есть материальные ресурсы, связи, контакты? Газета напрямую обратилась к губернатору В. Гаевскому с просьбой помочь. В ответ – тишина. Молчит военкомат. Молчат депутаты. Молчат представители партий. Где они? Заняты. Как же, до изнурения борются с коррупцией.
К сожалению, и так называемый простой народ в основном тоже пока в стороне. Понятно, у всех дела, время нелегкое, выживают. Хотя при этом одни осаждают бары и рестораны, другие топчутся на дискотеках, третьи коротают досуг, приковавшись к волшебному экрану, на котором  сплошные презентации, праздники, шоу, благородные герои, которые, жертвуя собой, выслеживают и карают злодеев. 
И в этой как бы наполненной жизни вроде бы и не находится ни места, ни времени отозваться на чужую боль. Сострадание нынче, увы, не числится среди почетных добродетелей.
Это не дежурное обвинение общества в равнодушии. Это констатация факта. Что-то ведь с нами случилось, если мы не умеем пережить горе другого человека как свое собственное. А если и пытаемся иногда что-то сделать, помочь, мало что получается. 
Мы неорганизованны, нет структур, механизмов взаимоподдержки, которые содействовали бы объединению для защиты каждого, кто в этом нуждается. А потому и беспомощны, когда приходит беда. Думаю, последние двадцать лет нашей жизни в этом смысле потеряны напрасно. Ничего не создано для того, чтобы граждане действительно были гражданами.

 

Виктор ГОРДЕЕВ

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях