Инструктор по туризму в Домбае Альберт Батчаев полвека посвятил изучению творчества Омара Хайяма
Он живет в поселке Домбай в местечке с романтическим названием «Пихтовый мыс». Седовласый поэт, синеглазый горец. В прошлом – директор Домбайской школы рабочей молодежи и старший инструктор по туризму и экскурсиям. Сегодня – заслуженный деятель культуры Карачаево-Черкесской Республики и автор уникальных переводов Омара Хайяма на карачаевский язык.
Встреча с кумиром
Что за общее счастье без толку страдать –
Лучше счастье кому-нибудь близкому дать.
Лучше друга к себе привязать добротою,
Чем от пут человечество освобождать.
– Вы помните свою первую встречу с Хайямом?
– Конечно, помню: 1959 год, я студент филфака Карачаево-Черкесского пединститута, неисправимый романтик, начинающий поэт и страстный читатель. Стихи я писал все в духе времени: о Ленине, о партии, о советской родине, читал много, жадно, взапой и порой целыми днями пропадал на книжных развалах.
Однажды в местном магазинчике наткнулся на невзрачную запыленную брошюрку с изящной надписью на обложке: «Омар Хайям. Рубаи». Отряхнул ее от пыли, отнес домой, прочитал. Не скажу, что был потрясен, но что-то в ней зацепило меня так, что эту книжку я стал таскать с собой повсюду, читал и перечитывал ее бесконечное количество раз, пока она не исчезла бесследно где-то на руках у знакомых.
Я тогда так переживал, будто близкого человека потерял, а не книгу.
– Чем же так поразили советского студента-филолога строки, написанные восточным мудрецом почти тысячу лет назад?
– Сначала я испытал какое-то недоумение: настолько неожиданным для меня оказалось несовпадение и даже противоречие хайямовской философии коммунистическим идеалам. Я начал много размышлять – о себе, о жизни, и как будто вошел в другой мир – мир вечного сомнения человека в справедливости мироздания и вечного его стремления постигнуть тайны Вселенной.
Омар Хайям – это кладезь мудрости, учитель человечества – философ, астроном, физик, математик, астролог… Когда он входил, султаны и шахи вставали. С самых дальних земель к нему приходили странники – иногда только затем, чтобы он растолковал им одну строку в Коране…
Вот и я, как те странники, издалека пришел к Хайяму за одним советом, но, потрясенный его мудростью, обратно уйти уже не смог.
– Вашему увлечению не мешала основная работа?
– Если бы не моя работа, я бы, наверное, и не загорелся мечтой перевести на карачаевский великого классика. С 80-го года я работал инструктором по туризму и экскурсиям в туркомплексе «Домбай», и, думаю, мне несказанно повезло в жизни: ведь я был связан с туристами, а через них – со всем миром.
Люди всегда охотно шли мне навстречу: я показывал им самые потаенные уголки Домбая, рассказывал о Хайяме и, признаюсь, даже читал стихи, а они – возвращались домой и высылали изданные в их странах хайямовские сборники. А из восточных республик Советского Союза – Таджикистана, Киргизии, Узбекистана хотя бы раз в месяц мне обязательно приходил конверт с подстрочными переводами Хайяма.
Вот так, опираясь на эти подстрочники и на классические русские переводы, в середине 60-х я начал перекладывать рубаи на язык своего маленького народа.
– А когда народ услышал эти переводы?
– Лет через тридцать услышал (смеется). Я ведь начинал переводить не для публики – для себя. Запомню четверостишие, пойду в горы с группой туристов, и там, среди зеленых склонов и белых вершин, целый день перевожу и шлифую четыре коротенькие строчки.
А в 90-х годах один мой русский друг, ленинградский бизнесмен, предложил: «Хочешь, помогу тебе издать книгу?» Я ответил: «Конечно!» И в 1997 году в северной столице в издательстве «Светоч» вышел «Рубайят Омара Хайяма» на карачаево-балкарском языке. Тираж крошечный – 500 экземпляров, но издание было роскошное – твердый переплет, богатый орнамент, прекрасные иллюстрации.
А в 2005 году в Москве вышло второе, дополненное, издание «Рубайята» тиражом в полторы тысячи экземпляров.
Хранитель языка и памяти
Этот мир – эти горы, долины, моря –
Как волшебный фонарь.
Словно лампа – заря.
Жизнь твоя – на стекле нанесенный рисунок,
Неподвижно застывший внутри фонаря.
– Ваши книги называют сокровищницей карачаевского языка – настолько они богаты редкими и почти забытыми словами. А ведь скептики утверждают: языки малых народов слишком скудны, чтобы передать всю силу литературных шедевров…
– Только человеку, не знающему и не любящему свой язык, кажется, что он беден и слов в нем не хватает. Я много лет изучал карачаевский фольклор, ездил по аулам, беседовал со стариками, и мой родной язык раскрывался для меня такими драгоценными россыпями, что дух захватывало!
Когда переводил Хайяма, нужное слово подбирал неделями, месяцами. Бывало, через год его находил – но все-таки находил! Слова родного языка, как камни драгоценные, – за ними ухаживать надо, беречь их, любоваться ими. А мы вместо этого зарываем сокровище в землю, забываем, где его спрятали, и теряем навсегда.
– Стоять на страже драгоценных слов – главная задача писателя?
– Нет, это главная задача лингвиста. Так же, как задача историка – светить в темноту веков прожектором, писать о том, что высветилось, научные труды, и указывать в аннотации: «Для широкого круга читателей».
А у писателя другая задача – вдохнуть жизнь в научные термины, наполнить их звуками и красками, а потом это живое и трепещущее поднести к чьему-то сердцу, постучаться и протянуть в открытую дверь. Поэтому не ученый, а писатель – главный хранитель языка и памяти нации.
– А у вас как у хранителя памяти не возникало желания обратиться к исторической судьбе своего народа?
– Уже несколько лет я работаю над поэмой об одной из самых трагических страниц в истории карачаевцев – депортации народа в годы сталинского режима. В том изгнании погибло 22 тысячи карачаевских детей, а я выжил – быть может, для того, чтобы рассказать сегодняшним школьникам о том, как погибали эти дети.
Мне было пять лет, когда нас выселяли, но отзвуки трагедии врезаются в сердце, не разбирая возраста. Я помню ноябрьское утро 1943-го – шум, плач, лай собак. Помню, как увозил в Казахстан нехитрый багаж воспоминаний – синеву неба и зелень гор Карачая, и как тосковал по этим горам и этому небу на чужбине.
Нас всех невыносимо тянуло на Кавказ – даже тех, кто не помнил о нем ничего. Я был богаче, потому что помнил зеленый образ Родины.
Я и писать начал хоть вдали от Карачая, но благодаря ему. Первое стихотворение я написал в Азии после того, как однажды поздней весной поднялся на тянь-шанские горы, поросшие арчовыми лесами, и мне почудилось, будто я вернулся в родной Карачай.
Я вообще безмерно благодарен судьбе за то, что родился и живу в Домбае. Все, что я создал, я создал только благодаря этому краю. Среди мощной и божественной красоты кавказских гор и Хайям с его мучительными размышлениями о тайнах бытия звучит совсем по-иному.
Взять за руку и отвести к прекрасному
Лучше впасть в нищету, голодать или красть,
Чем в число лизоблюдов презренных попасть.
Лучше кости глодать, чем прельститься сластями
За столом у мерзавцев, имеющих власть.
– Красота родного края помогла вам проникнуться Хайямом. А чем помог в жизни сам поэт?
– Как любой человек, я пережил много горьких минут и тяжелых потерь. Хайям всегда был рядом и учил: горе и радость идут в жизни рука об руку, печаль неизбежна, и в конце концов человек, как листочек, как веточка дерева, упадет на землю. Это закон Вселенной. Жизнь – только мгновенье. Прожить это мгновенье достойно – большой труд и великое счастье.
В моей жизни было немало соблазнов. Я инструктор по туризму: у меня работа такая – брать людей за руку и вести к прекрасному. А люди в ответ нередко пытаются отблагодарить меня как-то очень по-земному: вот, к примеру, один небедный человек предложил недавно стать совладельцем его строящейся гостиницы...
Я ведь не случайно говорю о Домбае с таким воодушевлением. Потому что не раз видел, как его красота «переламывает» сознание, потрясает, завораживает людей. Человек переживает очень сильные эмоции, а если он привык мерить радость жизни деньгами, то просто не знает, как их выразить по-другому. Потому и восклицает: «Альберт, давай я подарю тебе машину!» Ему ничего не стоит сделать такой подарок, и говорит он совершенно искренне, но я отвечаю: «Спасибо, я не умею водить».
Кто-то назовет это неумением жить, а я скажу так: у меня было искушение стать богатым, а я выбрал честность.
– Омар Хайям немало страдал за свою честность, а к вам окружающие относятся с пониманием?
– Недалеко от дома у меня есть несколько квадратных метров земли – мой маленький кусочек природы, где я могу творить в тишине: с вековыми деревьями, у которых стволы – в два обхвата, с тенистой беседкой и тонким ручьем талой ледниковой воды. Но у нас в Домбае сейчас эпидемия гостиничных застроек, и передо мной уже машут бумагами, уверяя, что мой «кусочек природы» продан, что деревья здесь вырубят, беседку снесут, русло ручья завалят камнями и возведут новую гостиницу на зависть конкурентам.
Я им говорю: «Вы меня лучше не трогайте, я владею пером. Это сильнее автомата». Но современные дельцы в силу слова не верят, им такие угрозы – как наивное ребячество.
Что тут скажешь? Между дельцом и поэтом – огромная пропасть и вечный спор. Вот и сегодня: делец мечтает построить в моем поселке еще одну прибыльную гостиницу, а я – маленький книжный магазин «имени Омара Хайяма» с библиотекой и читальным залом для тех, кто хочет услышать главное:
До того, как замрешь на последней меже,
В этой жизни подумать успей о душе,
Ибо там оказавшись с пустыми руками,
Ничего наверстать не успеешь уже.
Беседовала
Фатима МАГУЛАЕВА
Версия для печати
Добавить комментарий