Поиск на сайте

Возвращение из небытия имён ставропольцев, чьи судьбы оказались в жерновах сталинских репрессий, может, и есть то самое главное, что мы обязаны сделать в память о них

В День памяти жертв политических репрессий, 30 октября, в Москве открыли монумент - «Стену скорби». На бронзовом барельефе мемориала изображены фигуры сгинувших в лагерях и тюрьмах людей, слово «Помни» высечено на 22 языках.

Мемориал стал первым большим проектом Фонда памяти, который реализован в рамках президентского указа «О возведении мемориала жертвам политических репрессий». На церемонии открытия присутствовал сам Владимир Путин.

Президент напомнил, что репрессии не щадили ни талант, ни заслуги перед Родиной, ни искреннюю преданность ей. Любому могли быть предъявлены надуманные и абсурдные обвинения. Миллионы объявлялись «врагами народа», были расстреляны или покалечены, прошли через муки тюрем, лагерей, ссылок.

«Это страшное прошлое нельзя вычеркнуть из национальной памяти и, тем более, невозможно ничем оправдать, никакими высшими так называемыми благами народа, - сказал Владимир Путин. - Политические репрессии стали трагедией для всего нашего общества, жестоким ударом для народа, его корням, культуре, самосознанию. Последствия этого мы ощущаем до сих пор. Наш долг - не допустить забвения».

Президент подчеркнул, что нам и нашим потомкам необходимо помнить о причинах, которые породили репрессии. Но это не значит, что мы должны призывать к сведению счетов, нельзя подталкивать общество к опасной черте противостояния.

Эта же мысль отразилась и в словах Патриарха Московского и всея Руси Кирилла:

«Нынешнее поколение не имеет права на повторение исторических ошибок: ненависть не должна руководить нами в нашем стремлении построить мирную, справедливую и благополучную жизнь. Потому и трагические страницы нашего прошлого не должны быть поводом для разжигания ненависти и усиления напряженности, а осуждение террора не должно из нравственного акта превращаться в политический ритуал».

Прозвучали на открытии мемориала и вопросы, которые мы задаем себе уже много лет: как такое могло произойти, что жители одной страны, соседи, сослуживцы преследовали и убивали друг друга? Как грандиозная идея построить мир свободным и справедливым привела к крови и беззаконию?

Патриарх попытался ответить на эти вопросы: люди стремились построить гуманное и справедливое общество, отвергнув сами духовные основы человеческого общежития, поставив нравственность в зависимость от идеологии.

***

Мемориальное панно в День памяти жертв политических репрессий было открыто и в Ставрополе на Холодном роднике («История должна быть злопамятной», №43 от 1 ноября с.г.). Год назад, напомним, администрация города объявила акцию «Возвращение имен», цель которой - вспомнить конкретных людей, пострадавших в годы террора. Удалось собрать всего 122 анкеты и 110 фотографий.

Неужели это все, что сохранила наша память о предках, оказавшихся в жерновах репрессий?

За годы террора в крае подверглись репрессиям около 60 тысяч человек, около 5,6 тысяч из них было расстреляно. Это лишь официальные данные, но точных цифр вам никто не скажет - архивы до сих пор прочно закрыты от постороннего взгляда. Людей расстреливали тайно: на территории тюрьмы под шум моторов, за городом, в полях. На месте нынешних садовых участков находятся безымянные кладбища убитых, но люди об этом не знают. И никогда не узнают.

Маховик репрессий на Ставрополье, как и по всей стране, стал раскручиваться в 1930-е годы. Развернулось своего рода соревнование, кто больше разоблачит, кто больше проявит классовой бдительности. В массовое сознание внедрялся образ повсеместного «вредителя и шпиона». Вот лишь несколько примеров из судопроизводства того времени.

Два работника завода «Красный металлист» обвинялись в контрреволюционной деятельности. Что им вменялось в вину? Оказывается, хранение книг, авторами которых были Бухарин и Троцкий. Суд был скорый - каждый получил по 10 лет лагерей.

Вот другое уголовное дело. На курсах пропагандистов в Ставрополе активист посетовал: «Знал бы Сталин, как трудно живется нашим колхозникам. У нас не хватает материала, не во что одеться, не во что обуться». Эти слова были расценены, как недоверие партии и делу товарища Сталина. Пропагандиста отправили на три года в лагеря.

Людей лишали свободы за так называемую «антикомбайновую пропаганду». Хлеборобы говорили: «Комбайны молотят, конечно, быстро, но и колоски теряют». За это ставропольских крестьян безжалостно осуждали по сталинскому закону об охране социалистической собственности от 7 августа 1932 года, более известному, как закон «о пяти колосках».

Тогда и родилась в народе невеселая частушка:

Вот он, вот он задержался.
Вот он, вот он побежал.
Десять лет ему дадите,
Колоски он собирал.

 

По данным 1934 года только из рядов северокавказской партийной организации в результате чистки было исключено более 20% членов партии и почти 27% кандидатов. Основную массу «вычищенных» составляли «пассивные» коммунисты, «классово чуждые элементы», «морально разложившиеся перерожденцы».

Из доклада председателя краевой комиссии по чистке партии А.Н. Цихона в 1934 году:

«На отдельных участках выявлена преступная, а иногда и полная потеря классовой бдительности... Контрреволюционные троцкистско-зиновьевские группы были выявлены и разоблачены на Минераловодском Терконвоензаводе, санатории Центрожилсоюза в Кисловодске. В Прикумском районе, коммуне «Искра» Курсавского района кулацкие элементы творили свои преступные действия».

В крайисполкоме, в краевом отделе народного образования, в финансовом управлении «действовали группы белогвардейцев, проходимцев, людей с антисоветским прошлым, гнилых и враждебных», указывалось на второй Орджоникидзевской партконференции.

Нынешнее поколение не имеет права на повторение исторических ошибок: ненависть не должна руководить нами в нашем стремлении построить мирную, справедливую и благополучную жизнь. Потому и трагические страницы нашего прошлого не должны быть поводом для разжигания ненависти и усиления напряженности, а осуждение террора не должно из нравственного акта превращаться в политический ритуал.

При этом некоторые работники правоохранительных структур сами становились «участниками заговора» «с целью истребления партийно-советского актива путем производства незаконных массовых арестов».

Один из заместителей начальника краевого НКВД Петр Вольнов показал, что «давал санкции на избиения арестованных по представлению работников отделов, но аппарат, глядя на то, что творилось в четвертом отделе, помимо разрешений, избивал арестованных по своему почину; к избиению привлекались даже подменщики следователей…».

Вольнов привел факты, когда арестованных убивали на допросах, а затем оформляли фиктивные акты о естественной смерти.

Свидетель Г. Парфиненко, допрошенный по делу Вольнова, показал: «Начиная с 12 ночи и до утра, в кабинетах УНКВД представлялась какая-то жуткая картина, стон допрашиваемых перемежался с палочным гулом».

Палками били лежащих на полу арестованных со связанными руками, в присутствии других заключенных. Если палки приходили в негодность, в ход пускали стулья.

В деле прокурора Ворошиловска (Ставрополя) Дмитрия Булатова есть акт о том, что он «отказывается давать показания, пока его будут бить». Позднее Булатов вспоминал, что его, угрожая убить, понуждали подписать фальшивое заявление. После отказа со связанными руками продержали в кабинете следователя всю ночь, били ногами, свертками уголовных дел по голове. Не выдержав пыток, Булатов подписал заявление о своей причастности к деятельности контрреволюционной организации.

Те, кто выживал под пытками, были осуждены и отправлены в исправительно-трудовые учреждения.

***

Из воспоминаний прошедшего через ставропольскую тюрьму Льва Разгона:

«Наш московский этап, прибывший на первый лагпункт (Устьвымлаг НКВД СССР. - Авт.) в конце августа 1938 года, насчитывал 517 человек. Весною 1939 года из москвичей осталось на лагпункте 27 человек. Ну, человек 20-30, наверное, были этапированы на другие лагпункты для работы по специальности. Остальные все умерли. В первую же зиму. Кроме московского этапа вымирали смоленские, ставропольские этапы...

Нормы в лагере были с трудом выполнимы даже для привычных квалифицированных лесорубов, имеющих хороший инструмент. Они были совершенно невыполнимы для людей, не привычных к тяжелому труду, ослабленных тюрьмой и этапом, раздетых и разутых... Простоватый и добродушный Залива (начальник лагеря) на моих глазах только за одну зиму убил около полутора тысяч человек».

Широкий размах в крае приняло переселение «раскулаченных» и «саботажников», в основном ни в чем не повинных хлеборобов. Обозы и эшелоны с «вредителями», сопровождаемые работниками ОГПУ-НКВД, направлялись в отдаленные северные районы страны. К ним присоединялись семьи священников, «бывших помещиков», представителей сельской интеллигенции и других «враждебных» элементов.

Только в 1930-1931 годах с Северного Кавказа в «кулацкую ссылку» отправили 38,4 тысяч семей, в том числе 25,9 тысяч на Урал. За каждой из таких «отправок» стояла личная и семейная трагедия.

Из воспоминаний бывшей спецпереселенки Н.И. Борисенко из села Винодельное:

«И вот загрузили нас в товарный вагон. Мы - это престарелая бабушка, мама, отец, сестра шести лет, брат четырех лет и я. Мы - высланные. Мы - лишенцы. Причем лишили нас не только избирательных прав, но и всего того, что смогли нажить в течение многолетнего изнурительного крестьянского труда... Поезд отправляется на Урал...

Привезли нас в лесную глушь, уже переполненную высланными, поместили в бараки, где щели в стенах были в палец шириной. Вповалку все лежали на нарах - русские, украинцы, татары... Страдали от холода и голода. По талонам выдавали только черный хлеб и сушеную рыбу. Во время долгой болезни матери отец отдал местным все, что было, вплоть до подушек... Заболел брат - туберкулез, заболела сестра - тиф. Многие дети и взрослые от него погибли...

В начале 1938 года отца забрали в Соликамскую тюрьму по обвинению в шпионаже и диверсионной деятельности... Через полтора года он вернулся, но это уже был совсем другой человек. Сорокашестилетний мужчина превратился в хилого беззубого старика».

На Ставрополье было создано 11 спецпоселений, куда сослали 45,5 тысяч человек. Поселки находились под надзором спецкомендатур и располагались в 10-15 км от населенных пунктов в безлесных и безводных степях.

Варлам Шаламов:

На заброшенных гробницах
высекаю письмена,
Запишу на память птицам
даты, сроки, имена.

 

Алексей КРУГОВ,
Олег ПАРФЁНОВ
 

Добавить комментарий



Поделитесь в соц сетях