Загадка одной фотографии

Придёт время, когда семейные хроники станут основой для написания истории целой страны

Мне было 18, и для местной молодежной газеты я написала статью ко Дню Победы - о фронтовой любви своих родителей. Тогда, в 60-е годы, праздник Победы официально не отмечался, живых участников войны было много, почти в каждой семье. Они считались самыми обычными людьми, никакими не героями… В газетах преобладал суконный язык, в описаниях войны акценты делались на боевые операции и массовый героизм.

Но мне захотелось рассказать именно о любви, которой так жаждало мое юное сердце, и я искала иллюстрацию-подтверждение. Нашлась одна-единственная фронтовая совместная фотография моих родителей в семейном альбоме.

На самом деле этот снимок (1) был очень маленький и плохо различимый, вдобавок еще весь изломанный (видимо, до того, как он был помещен в альбом, его долго хранили ближе к телу, может, в кармане гимнастерки). В редакции снимок увеличили, и художник-ретушер (они тогда были в штате любой газеты) засел за работу.

О нем, давшему снимку долгую жизнь, надо сказать особо. Николай Годин был и журналистом, и художником, впоследствии прославившим Курган и Зауралье. Его выставки экспонировались в Москве, в Центральном Доме журналиста, а живопись и графика украсили музеи нашей страны и частные коллекции многих стран, в том числе США.

Так вот, ретушируя лица моих родителей, он констатировал, что мама у меня - обыкновенная, а вот папа - породистый, о чем свидетельствует лепка его головы. Он, наверное, и сам не знал, как был прав.

Папа - городской, единственный сын учительницы, дочери помещика, - был красив, сложен как Аполлон, с изящными руками и маленькими ступнями 37-го размера. Замечательно играл в футбол, волейбол, шахматы. На войну ушел после первого курса юридического института.

Мама - простолюдинка, коренастая, с широкими плечами, росла в волжской деревне, в семье, в которой было девять детей, где много работали и жили впроголодь.

Может быть, то обстоятельство, что в их воинской части на пять девушек приходилось полторы тысячи мужиков, сыграло свою роль в том, что папа стал оказывать ей знаки внимания. Но отношения у них были целомудренные.

Писателями и кинорежиссерами сильно преувеличена тема ВПЖ (военно-полевых жен) на войне. Оно и понятно - фильмы и книги без любовных сцен не смотрятся и не читаются… Нет, отношения были братско-сестринскими, об этом говорил сам отец.

И то, что родители поженились, было чудом из чудес. Чудом было, что они вообще выжили! Понтонный батальон, в котором они воевали, наводил переправы через Донец, Днепр, Неман, Вислу, Одер… Одной из этих рек хватило бы, чтобы оборвать юные жизни, а они прошли их все. Причем мама, связистка, была награждена медалью «За отвагу», и папа часто говорил, что эта медаль стоит всех его орденов.

Родители были разными. Папа - балагур, записной острослов, неравнодушный к рюмке (внесли свой вклад фронтовые сто грамм). И молчунья, неулыбающаяся мама…

Отец умер от инфаркта в возрасте 59 лет, на перроне вокзала, возвращаясь из командировки. Он, судья, накануне подписал смертный приговор какому-то двадцатилетнему уголовнику. Всю ночь в гостиничном номере провел без сна, играя сам с собою в шахматы… А утром сердце не выдержало.

Вряд ли бы он, искренний коммунист и сталинист, принял последующую перестройку и рыночные реформы. Я много раз слышала от него: «Ты это брось, мы со Сталиным войну выиграли!»

А вот мамочка, пережившая его на 36 лет, благожелательно восприняла перемену строя. Она, член партии, не раз говорила, что «не дай бог вернуться во времена коммунистов». Она не обладала и десятой долей качеств разностороннего, с чувством юмора отца, но оказалась восприимчивой к переменам.

…Я использовала этот снимок не раз, узнавая новые и новые детали о жизни родителей. И всегда считала, что он сделан в Берлине в 1945 году, может, даже 9 мая. Но потом из расспросов выяснилось, что папа дошел до Берлина, а вот мама встретила день победы в немецком городе Свинемюнд. Но где был сделан снимок, она не помнила.

Недавно, решив еще раз с лупой разглядеть оригинал, я увидела подпись с правой стороны, которую художник Коля Годин в свое время затушевал. Так вот надпись указывает, что снимок сделан два месяца спустя после победы - 8 июля. И вовсе не в Берлине, а в городе Шрец или Швец, смотря как прочитать подпись.

Порыскав по справочникам, я не обнаружила немецких городов на букву «Ш» с похожим названием. Мама тоже не помнила: «Мы, бывало, за сутки проходили несколько городов».

Зато я обнаружила Шведт (нем. Schwedt) - небольшой городок на бранденбургской земле. Стала искать в Интернете архитектуру этого города (посмотрите, какая на снимке интересная, по всему видно, старинная зубчатая башня), но похожего строения в электронных каталогах для привлечения туристов не обнаружила.

Может, башню позже снесли? А может, это и не Шведт?

А потом в отцовском альбоме обнаружила снимок (2), сделанный тем же фотографом с инициалами Г. М. и примерно в то же время, на три дня позже. Отец - второй слева. Но, судя по подписи, это Висла! Значит, снимок был сделан в Польше! Не мог же отец позировать вместе с мамой в немецком городе Шведт и через три дня очутиться на польской Висле, где его запечатлел тот же армейский фотограф «Г. М.». И куда делась мама?

Ищу город Швец, обозначенный на снимке, но уже на польской земле. Нахожу город Swiecie, по-немецки пишется Schwetz. Это он! И произносится как Швец.

Мама говорила, что демобилизовалась она в июле 1945-го, а отец еще год служил. Он ее провожал на поезд. По карте видно, что Swiecie - крупная узловая железнодорожная станция. Вот там они и снялись перед расставанием. И сидят, скорее всего, на железнодорожной насыпи. А вовсе не на живописных развалинах, как мне воображалось. И слева - обыкновенная водонапорная башня - непременный атрибут ж/д станций (у нас в России тоже такие есть).

К тем, кто упорно что-то разыскивает, судьба благосклонна. Мой старший брат привез из своего архива еще один снимок (3).

Конечно, он сделан там же, в те же мгновения, когда мои любимые гвардейцы расставались! По словам брата, оригинал с подписью фотографа не сохранился. Он тоже был крохотный, чуть больше почтовой марки. При увеличении сильно потерял в качестве.

Моя 92-летняя мама, когда я ей про свои «раскопки» рассказала и показала эти снимки, согласилась: да, скорее всего, они сделаны именно в Польше. Она помнила детали расставания, слова, что папа ей говорил… Но не географические названия. Альбом был отцовский, это он бережно наклеивал и хранил снимки. И я, дура, в свое время все могла узнать у отца. И у мамы, когда она еще помнила.

Не расспрашивала, не записывала. А теперь и папы, и мамы нет, а я не знаю, например, ничего о своих прадедах, даже их имен. Не знаю многих однополчан и коллег мирной жизни родителей. А ведь они были избранными - раз отец так долго хранил их фото.

Когда-нибудь будут написаны учебники, в которых история страны будет трактоваться не по делам правителей, а по жизнеописанию отдельно взятой семьи. И как важна тогда будет каждая деталь! Тем, кто не узнавал, не выпытывал, не подписывал, не хранил, восстановить историческую память будет трудно.