Злодеи лет минувших

Мало кто из жителей края знает о том, что в течение долгого времени основатель Ставропольского краеведческого музея Григорий Прозрителев, который был к тому же известным адвокатом, собрал уникальную фотоколлекцию ссыльно-каторжных и описал их деяния в рукописи «Преступные типы Ставропольской губернии». Для потомков чудом уцелело и то и другое. Его труды бережно хранятся в фондах Ставропольского государственного историко-культурного и природно-ландшафтного музея-заповедника им. Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве.

В предыдущем номере «Открытой» мы познакомили читателей с этой «фотогалереей» преступников и комментариями к ней самого Прозрителева. Нынешняя публикация посвящена той части рукописи историка и правоведа, в которой он описывает общественные нравы и уклад жителей Ставропольской губернии конца XIX – начала XX веков, способствовавшие росту числа «злодеев», условно разделенных на четыре категории: воры, грабители, убийцы и разбойники.

  

Смотрите, кто приехал!

Заселение губернии, начавшееся в XVIII веке, шло большой волной из внутренней России. На далекий и загадочный Кавказ двинулись переселенцы буквально со всех губерний и областей. Ехали главным образом те, у кого на прежнем месте не заладилась жизнь. Несомненно, среди этой толпы, двинувшейся на юг России, обосновался и криминал. Тем же, кто был не в ладах с законом, на руку играло равнодушие чиновников царского правительства. Канцеляристы, руководившие этим потоком и встречавшие простой люд на новых землях, предпочитали не спрашивать у переселенцев, кто они такие и каково их прошлое.

Попав на Северный Кавказ, поселенец получал большую свободу как для хозяйствования, так и для осуществления своих корыстных наклонностей. Порой неудачи на новом месте служили толчком для дальнейших, как бы мы сейчас выразились, «имущественных преступлений». Этому способствовало и быстро наладившееся общение с калмыками, обитавшими здесь и хорошо знавшими тропинки и укромные места в обширных степях. Главным предметом для похищений стал скот, который легко было укрывать.

Как пишет Прозрителев, довольно скоро «создался целый промысел укрывательства и сбыта краденых домашних животных, а попутно и продажа по невысокой цене хорошего скота. Большие состояния составляли себе в первую очередь укрыватели. Они жили богато, были вне подозрений, а работали за них другие, которые и несли всю ответственность за преступления».

Почти половину преступников составляли калмыки. Они воровали, и в случае поимки жестоко избивались населением, подолгу гнили в тюрьме, а их семьи пребывали в глубокой нищете. Укрыватель же, пользуясь плодами этого промысла, становился в понятии степняка не причиной всех бед, а «благодетелем». «Добрые дяди» всегда были в большой дружбе с властями. Дав нужному человеку взятку, можно было без особых хлопот взять разбойника «на поруки».

Укрыватель, чуя немалую выгоду, снабжал похитителей качественным заграничным инструментом для взлома замков и засовов на кошарах и конюшнях, давал хороших скаковых лошадей. Потому следствие часто становилось в тупик: как проник преступник в помещение с мощным железным запором? Как считало следствие, также было невозможно для подозреваемого за ночь оказаться за 100 верст от места происшествия, когда наутро все его видели безмятежно выходящим из ворот собственного дома. Таким образом, создавалась неуязвимость, а вместе с ней и безнаказанность преступников. Так скотокрадство охватило всю губернию.

Выработался даже своеобразный порядок сбыта краденого. Лошади отправлялись в Кочубеевку, рогатый скот – в Невинку. Здесь при участии абреков они перепродавались и шли дальше – за Кубань, Лабу, Уруп. Следы исчезали, так как закубанские «хищники» имели тайные пути через Клухарский перевал. Обходя кордонную стражу, они «сплавляли» скот по сухумской дороге с изумительной быстротой.

Центром воровского сбыта для похищенного имущества считался Армавир. А для Терской области вся худоба шла на Моздок и Георгиевск. Приманычские степи и Астраханская губерния замыкали кольцо, которое охватывало Ставрополье и служило, так сказать, воровским поясом.

 

Дикие самосуды

Бездействие властей и их бессилие перед создавшейся ситуацией порождало новых преступников: крестьяне вершили самосуд. Иной раз, имея много доказательств виновности того или иного человека, жители не могли избавиться от него. Однажды терпению приходил конец, и сход расправлялся с подозреваемым своим судом: зверским, бесчеловечным. Жестокость толпы была безумной.

Григорий Прозрителев пишет: «Суд озлобленной толпы был ответом за прошлые деяния. Виновного топтали ногами, таскали за волосы». Самосуд – это вулкан страстей. Не раз случалось, что народная кара падала на лиц невинных. Иногда несчастный, будучи на волосок от смерти, кричал имя того, кто первым пришел на ум. Тогда в результате самосудов появлялось несколько изуродованных трупов. В иных случаях кара постигала и самих укрывателей. Толпа безжалостно громила, жгла, уничтожала дом и пожитки, не щадя и самого хозяина.

Прозрителев описывает такую трагическую историю. В 1878 году после восстания Алибека (предводителя горских народов, поднявшего несколько селений против войск царского правительства) из Дагестана выслали несколько семейств кумыков. Жили они уединенно в горных теснинах, без всякого общения с русскими. Жителям Ставрополья чужаки сразу же показались подозрительными, к тому же они очень любили азартные игры в кости и карты. Вскоре в эти «забавы» была вовлечена и русская молодежь. За проигрышами следовали неизбежные ссоры, шулерство, обман. Переселенцы не замечали быстро нараставшего озлобления крестьян. Население уже не отделяло чужаков от укрывателей воровства. Достаточно было ничтожного повода, чтобы глухая злоба прорвалась наружу во всем своем диком виде, что и произошло в селе Ореховском.

 

Бей чужих, чтоб свои боялись

Там с выгона села была похищена лошадь. Ее поиски не увенчались успехом. В праздничный день, когда после долгого отсутствия эта же кляча оказалась близ того же самого выгона, кто-то вспомнил, что утром в селе объявился приезжий дагестанец Абас. Этого было достаточно, чтобы толпа решила: это он прискакал на ворованной лошади.

Яростные крики приближающейся толпы всполошили семью Абаса. Не понимавший ни слова по-русски, он побежал, сам не зная куда. Но его догнали, стали избивать, пока не забили насмерть. Судебный процесс по делу об убийстве Абаса развеял все домыслы. Вердикт был однозначным: он не виновен, так же, как и семья погибшего. Между тем губерния уже «завелась»: дагестанцев стали жестоко избивать и в других местах.

«Виновные в этой грустной истории понесли заслуженное наказание за свою жестокость. Но само ее проявление характеризует прежде всего ту чудовищную степень невежества, грубости и темноты, в которой пребывает масса», - делает вывод Прозрителев.

Такая же беспощадность проявлялась и в отношении калмыков. Их стали убивать, даже просто встретив в степи, лишь бы не было свидетелей. Прозрителев записал такую историю, рассказанную на судебном процессе. Мать-крестьянка, собираясь идти на богомолье в Киев, обратилась к сыну: «Ванька, пойди, убей калмыка, я все одно иду в Киев, отмолю…». А ей в ответ: «Да я, мамушка, уже снял его (то есть убил. – Авт.) из ружья, когда он сидел на лошади». И комментарий краеведа: «И это ни у кого не вызывает содрогания: таков способ самозащиты».

 

«Хотелось хозяином пожить»

К некоему ставропольцу Морину, торговцу бакалейным товаром, поступил работник. О себе рассказал, что он бывший крестьянин Екатеринославской губернии по фамилии Листопад. Хозяин был доволен им: хвалил за хозяйственность, старание, добросовестность, честность, расторопность как по дому, так и по торговой части. Лошадь, корова и прочая живность в догляде. На скотном дворе убрано, из дома никуда не ходит, в свободное время нянчится с трехлетним сынишкой хозяина, так полюбившим Листопада.

И вот в одно из воскресений соседи с удивлением заметили, что ставни окон моринского дома затворены, хотя час уже не ранний. Соседи осторожно заглянули в хату и в ужасе отшатнулись, увидев труп хозяйки. В следующей комнате на кровати нашли труп 16-летней дочери, на сундуке с раздробленной головой лежал мертвый сын-подросток, возле – бездыханный малыш. Все вокруг было залито кровью. Труп хозяина обнаружили в конюшне.

Преступника нашли спустя несколько часов на постоялом дворе хутора Извещательный. Он сразу признал свою вину. Когда убийца проник ночью в хозяйский дом, там никто, кроме трехлетнего ребенка, даже не проснулся. «С этим много мне было досады, - рассказывал следователю Листопад. - Жаль было его убивать: уж очень просил Митька: «Дяденька, не бей меня». Жутко мне стало от его крика. А он за руки хватает, на коленях ползает, цепляется за полы. А топор у меня в руке. Отвяжись, говорю, Митька… И тут я хватил его по голове, он и затрепыхался… Меня аж слеза прошибла».

На вопрос в суде о причине столь жестокого преступления Листопад даже с некоторым недоумением в голосе объяснил непонятливому судье: «Хотелось хозяином пожить… Хоть жить было хорошо, только ведь все – не свое».

 

Вместо послесловия

Как далеки от нас эти 80-е и 90-е года XIX века! Но, согласитесь, насколько схожи дела и побуждения тех, кто совершает преступления и в наше время. Та же корысть, жадность, желание обладать всем за счет другого. И вместе с тем – тупая жестокость, полная душевная глухота, не знающая моральных преград.

Парадокс. XIX век явил миру несравненное богатство отечественной культуры, величайших русских писателей, поэтов, художников, артистов балета и театра, архитекторов, ученых, которых знают и почитают во всем мире. И вместе с тем – темная, бездонная жестокость, соприродная русской жизни, укоренившаяся в ее государственном и бытовом укладе бесчеловечность.

Далеко ли мы ушли от того времени? Ведь и в начале XXI столетия гражданин России запросто может быть ограблен в собственном доме или раздавлен государством. А власть, глядя на человека, видит пустое место. Прошлое крепко цепляется. Не так ли?!

 

 

Жанна ЩЕЛКУНОВА